Майкл Каннингем - Дикий лебедь и другие сказки

Джеку мешала арфа – за стебель он мог держаться только одной рукой, – но великану приходилось еще труднее, потому что в его великанских ладонях стебель ощущался чем-то совсем уж тонким и хлипким, типа каната, по которому его, сопливого, никому не нужного юнца, заставляли лазить на уроках физкультуры.

Ближе к земле Джек крикнул матери принести топор. Ему повезло – сегодня она была вполпьяна и поэтому расторопна. Она передала Джеку топор, и он обрубил бобовый стебель. Великан в тот момент был еще высоко, на той примерно высоте, с какой ястреб высматривает кроликов.

Нижний остаток стебля рухнул, как срубленная секвойя. Следом прилетел великан, его туша проделала посреди кукурузного поля вмятину футов в десять глубиной.

В каком-то смысле ему повезло. А то что за жизнь была бы у него без золота, без курицы и без арфы?

Яму, прямо с громадным телом на дне, Джек распорядился засыпать землей, а потом, в порыве несвойственного ему благочестия, велел засадить место последнего упокоения великана сиреневыми кустами. Если посмотреть на сирень сверху, то видно, что кусты образуют фигуру исполина, застывшего в позе неожиданно чувственной покорности.

Джек с матерью живут в свое удовольствие, и дом у них – полная чаша. В редкие минуты саморефлексии Джек вспоминает, что́ ему много лет назад говорила облачная дева: великан совершил преступление, и ему, Джеку, с самого детства по праву принадлежит все великаново добро. Так он заглушает слабые ростки совести, которые с возрастом начали пробиваться у него в душе.

Мать Джека завела обычай скупать дизайнерские сумочки (жемчужина ее коллекции – Murakami Cherry Blossom от «Луи Виттон») и встречаться с подругами за ланчем, который, бывает, затягивается до четырех-пяти часов вечера. Джек время от времени снимает в окрестных городках девушек и парней, когда за деньги, а когда за так, но всегда приводит их в дом поздно ночью, тайком. Звезд с неба Джек не хватает, но и ему понятно, что, кроме матери, слепо обожать его до конца жизни никто не станет, что, если позволить кому-то из девушек или парней остаться, довольно скоро пойдут непонятные обиды и упреки.

Волшебная курица, которой нет дела ни до чего, кроме ее золотых яиц, несет их по одному в день, благоденствуя в бетонном курятнике, где к ней приставлена круглосуточная охрана – как ни старался Джек извести всех лис в округе, ничего у него из этого не получилось.

И только арфа печалится и не находит себе места. Из окна отведенной ей комнаты она глядит с тоской на сиреневые кусты, растущие над закопанным великаном. Давно умолкшая, арфа грезит о той поре, когда она обитала на облаке и играла музыку такую красивую, что ее не слышал никто, кроме великана.

Вчера ты хотела.

А сегодня не хочу.

Почему так?

Как-то это ненормально. Тебе не кажется? И вдобавок начинает мне надоедать.

Когда именно ты передумала?

Я не передумала. Лучше сказать, мне надоело делать вид, что мне не надоело.

Это из-за анекдота про яблоко, который сегодня на рынке рассказали? Ты из-за него напряглась?

Ты чего? По-твоему, я первый раз этот анекдот слышу?

Раньше ты всегда говорила, что тебе нравится. Ты что, врала?

Нет. Вернее, не совсем врала. Наверно, так: мне нравилось, потому что тебе это нравится. А сегодня я просто не хочу.

Это немножко обидно, тебе не кажется? В смысле, для меня.

Нет. Я это делала, потому что я тебя люблю. Когда кого-то любишь, очень радостно приносить ему радость.

Даже, если делаешь для этого что-то ненормальное? Что-то отвратительное?

«Отвратительно» я не говорила. «Ненормальный» и «отвратительный» – это не одно и то же.

А для карликов тебе делать это не надоедало?

Они не карлики. Они гномы . Неужели так трудно запомнить?

Извини. Я не прав. Просто вымещаю эмоции.

Ты это выражение от своего психотерапевта подцепил и вряд ли понимаешь, что оно означает.

Прости меня за гномов . Ты же их любила.

Или, может быть, любила их любовь ко мне. Так до конца не пойму.

Хочешь, снова их пригласим?

Тебе что, в прошлый раз так понравилось?

Что не понравилось, я бы точно не сказал. А тебе?

Они без твоей помощи не могли залезть на наши стулья. Наши ложки были для них как лопаты. Ты разве не помнишь?

Я к ним со всей душой. Старался быть погостеприимнее. Как-никак отобрал у них любовь всей их чертовой жизни. По-твоему, мне тот вечер легко дался?

Нет. Ты пытался быть добр к ним. Я понимаю, да.

Вот и хорошо. Десять минут? Всего десять, ладно?

Это действительно так важно для тебя?

Не надо делать мне одолжение.

Ты на все, что я говорю, будешь обижаться?

Для меня да, важно. Мне от этого иногда даже не по себе – но все равно важно.

Скажи, что тебе во мне нравится.

Ладно тебе.

Нет, скажи.

Хорошо. Мне нравится, как ты, когда о чем-то задумаешься, складываешь губы. Немножко морщишь и чуть прикусываешь… непроизвольно… Ни у кого больше такого не видел.

А еще?

Мне нравится проснуться раньше тебя, чтобы застать, как ты просыпаешься с удивленным испугом на лице, как будто не очень понимаешь, куда попала… Я совершенно балдею. И от этого у меня по утрам так стоит.

Так и быть. Десять минут.

Ты серьезно?

Ты не рад, что я согласна сделать тебе приятное?

Значит, десять минут.

Ладно, двенадцать. Только ради тебя.

Я тебя обожаю.

Аккуратнее с крышкой.

Я что, когда-нибудь обращался с ней неаккуратно?

Никогда. Сама не знаю, зачем это сказала.

Тебе удобно?

Да.

А ты могла бы?..

Что?

Я и так тебя уже наверно замучил.

Говори, что хотел.

Ты могла бы скрестить руки пониже? Чтобы прямо на груди?

М-мм…

Вот так. Идеально.

Закрываю глаза. Ухожу в потоковое состояние.

Боже, как ты прекрасна!

Жалко, я не могу посмотреть на тебя. Посмотреть, как ты на меня смотришь.

Да, жалко. Но это невозможно, потому что…

Да-да, разумеется…

Эта твоя кожа. Эти губы. Лепестки век.

Я сейчас умолкну. Можешь закрыть крышку.

Я счастливейший человек на земле.

Все, умолкаю. Погружаюсь в поток.

Двенадцать минут, не больше. Обещаю.

Тсс.

Честное слово, ровно двенадцать минут. Спасибо тебе. Я знаю, ты мне не ответишь, но все равно говорю спасибо. Это правда очень важно для меня. Невероятно важно. Через двенадцать минут я как всегда… После мы закажем поесть, да? Или, если захочешь, пойдем в кафе. А то можем сходить в кино. Но сейчас я благодарен тебе за эти двенадцать минут. Только посмотри на себя. Твой сон подобен смерти. И был таким, пока меня не было. В смысле, не существовало для тебя. Пока я был – может, и не был, но мне нравится так себе это представлять, – пока я был твоим сном, смутным предвестием, пока являл собой само совершенство, ибо не существовал, служил всего лишь намеком на возможное будущее, и пока ты – ничего ненормального в этом, надеюсь, нет – была идеально чистой и абсолютно необыкновенной, совершеннейшим и прекраснейшим созданием во всей вселенной. Пока, я хочу сказать, я не поднял крышку и не поцеловал тебя.