Константин Образцов - Красные цепи

Алина металась по квартире, лихорадочно собираясь и приводя себя в порядок. Как всегда бывает в спешке, все оказывалось не на своих местах, если и находилось, то тут же снова терялось, падало и с металлическим или пластмассовым стуком скакало по полу. Господи, руки в безобразном состоянии — да и ладно, пусть так, в конце концов, операция Следственного комитета — это не великосветский раут. В какой-то момент времени она снова захотела позвонить Гронскому и пригласить его поучаствовать в том, что вполне может оказаться первым решающим и победоносным сражением в их не слишком удачной пока маленькой военной кампании, но потом передумала. Позвонит по факту, когда все закончится. Но все равно обязательно позвонит. Алина посмотрела на часы: с момента звонка из комитета прошло пятнадцать минут.

Маклай взглянул на циферблат больших тяжелых часов. Пятнадцать минут. Все, пора. Хватит гонять в голове невеселые мысли, это сейчас совсем некстати. Он повернулся назад:

— Так, еще раз: все понятно? Все помните, что делать?

С заднего сиденья раздалось разноголосое невнятное мычание.

— Итак: заходим быстро и желательно без шума. Никакого грохота и тем более стрельбы. Наша задача — получить информацию. Говорить буду я. До того как я закончу разговор, ничего лишнего с ней не делать — Репа, это к тебе относится. Она должна быть в состоянии внятно отвечать на поставленные вопросы. Потом так же тихо заканчиваем и выходим.

— Увозить будем? — поинтересовался Репа.

— Нет, оставляем на месте. Без погромов, без закосов под грабеж — закололи и ушли. Шут, ты в машине, ждешь и смотришь. Если что, набираешь меня. Всем все ясно? Тогда пошли.

Маклай вышел из автомобиля, следом за ним вылезли Репа и Косяк, и все вместе направились к подъезду в застывшей прохладной тишине осеннего субботнего утра. Маклай недружелюбно глянул в низкое туманное небо, с которого сыпался мелкий моросящий дождь. Небо ответило ему холодным надменным взором. «Ты мне тоже не очень-то нравишься», — пробормотал Маклай, подошел к двери подъезда и нажал на кнопку звонка. Дверь открылась, и трое крепких мужчин в черных пальто и куртках широкими шагами поднялись по короткому лестничному маршу навстречу заспанной старушке-консьержке. Маклай на ходу выхватил из нагрудного кармана удостоверение в красной обложке и помахал им перед старушечьим носом.

— Следственный комитет. Мы в шестьдесят первую. Спецоперация.

Красная обложка, мелькающая фотография и печать всегда производят достаточно сильный магический эффект для того, чтобы никто не задавал вопросов и не вчитывался в текст удостоверения, в которое можно с одинаковым успехом вклеить фотографию козла вместо изображения человеческого лица. Так случилось и сейчас: старушка ойкнула, часто-часто закивала и спряталась в свою будку, провожая три удаляющиеся черные спины испуганным взглядом.

Алина закончила свои стремительные сборы и, стоя перед зеркалом, быстро проверяла еще раз, все ли на месте. Так, телефон, документы, ключи от машины, бумажник, вроде бы ничего не забыла. Уже у входной двери у нее еще раз мелькнула мысль о том, а не стоит ли позвонить Гронскому, но она решительно тряхнула волосами и повернула ключ в замке.

Трое бесшумно замерших у двери мужчин услышали первый лязгающий щелчок и подобрались. Маклай поднял вверх один палец и показал на Репу. Тот кивнул и встал ближе к двери.

Алина быстро повернула ключ еще раз, и еще, и еще. Четыре ригеля надежного замка вышли из железного паза.

Снаружи Репа тихо взялся левой рукой за ручку двери.

Алина отодвинула засов, он тоже лязгнул, и она открыла дверь.

Удар в лицо был мощным, ошеломляющим и жестоким. Он мгновенно рассек верхнюю губу и отбросил Алину от двери так, что она отлетела метра на полтора и с размаха упала на спину, ударившись о жесткий пол короткого коридора, ведущего в холл. Она еще не успела понять, что случилось, сознание отстало от стремительно падающего тела, и тут же получила еще один удар, ногой в живот, лишивший ее возможности не только дышать, но даже и видеть сквозь пелену ослепляющей боли. Следующие несколько секунд распались на фрагменты: топот ног, грохот захлопнувшейся двери, голоса и снова дикая боль от страшного рывка за волосы, когда Репа, намотав их на руку, волоком потащил ее в комнату.

Репа швырнул задыхающуюся, окровавленную Алину на диван, испытывая привычное, но от этого не менее острое наслаждение, всегда накатывающее на него в такие минуты. Он еще раз несильно ударил лежащую перед ним беспомощную, напуганную женщину кулаком в голову и прорычал сиплым, придушенным шепотом:

— Молчать! Молчать!

Алина увидела, как в руке у склонившегося над ней человека появился нож.

— Молчать! — еще раз прошипел Репа, а она и без того не могла вымолвить ни слова и только смотрела на него широко распахнутыми глазами.

Алина вдруг вспомнила выражение «заглянуть в глаза смерти». А еще — «зверство». Сейчас, посмотрев в глаза человека с ножом, она поняла, что заглянула в такую бездну беспредельной жестокости, которую не может вместить в себя ни один зверь, а только человек — порочный, бесконечно злой и бесконечно распущенный.

Нож сверкнул и прорезал спинку дивана в нескольких сантиметрах от ее лица.

— Лежать тихо! Убью, сука! — Лезвие с треском выскочило из ткани и вонзилось еще раз. Алина лежала, не шелохнувшись. Человек снова выдернул нож, стиснул другой рукой ее горло и, тяжело дыша, стал наваливаться сверху, надавливая коленом на живот.

— Репа, все, хватит, — раздался негромкий голос.

Тот, кого назвали Репой, криво ухмыльнулся Алине в лицо, медленно убрал колено с ее живота, встал и отошел к двери в комнату, не сводя с нее горящего плотоядного взгляда. Алина сделала вдох, отозвавшийся болью в диафрагме, и огляделась.

Бывают ситуации настолько кошмарные и настолько противоречащие привычному порядку вещей, что первой реакцией человеческого разума является отрицание. Сейчас, когда ужас осознания происходящего начал наваливаться на Алину, она готова была отрицать саму возможность существования реальности, в которой ее бьют по лицу, пинают ногами и тащат за волосы по полу собственной гостиной. Реальности, где в ее квартире оказываются трое здоровенных чужих мужчин, мгновенно заполнивших пространство плечами, руками и топотом тяжелых ботинок, а она одна, и помощи ждать неоткуда. Больше всего на свете Алине хотелось сейчас повернуть время назад. Хотя бы на минуту, до того момента, когда она отодвинула засов, открыла дверь, и ее квартира, которая всегда была для нее домом и убежищем, превратилась в место ужаса и боли. Да, пусть время вернется назад на минуту. Тогда она отойдет от двери, уйдет в комнату, заберется с ногами вот на этот самый диван, завернется в плед и будет сидеть так тихо-тихо и долго-долго.