Стивен Кинг - КлаТбище домашних жЫвотных

Наконец он увидел фонарь — бледную тень правильной геометрической формы в пяти футах от того места, где ему следовало находиться по прикидкам Луиса. Он схватил фонарь и попробовал включить, прикрыв рукой отверстие, вырезанное в куске фетра. Тонкий луч света ударил ему в ладонь, и Луис тут же выключил фонарь. Все нормально. Работает.

Он достал складной нож, срезал кирку со свертка, потом собрал все инструменты и пошел к деревьям. Там он остановился, спрятавшись за самым толстым стволом, и оглядел обе стороны Мейсон-стрит. В такой поздний час здесь не было ни души. Свет горел только в одном окне — одном-единственном на всю улицу, — золотисто-желтый квадратик под самой крышей. Наверное, кто-то страдал бессонницей.

Быстрым шагом, но не бегом Луис вышел из-под деревьев на тротуар. После сумрака кладбища он чувствовал себя уязвимым под ярким светом фонарей: вот он стоит в двух шагах от городского кладбища, держа в охапке лопату, кирку и фонарь. Если кто-то увидит его сейчас, сразу станет понятно, что все это значит.

Он быстро перешел на другую сторону улицы. Его «сивик» стоял в каких-то пятидесяти ярдах отсюда. Но Луису они казались пятью милями. Обливаясь потом, он шел к машине и настороженно прислушивался, не раздастся ли шум подъезжающего автомобиля, звуки чьих-то чужих шагов, скрип открываемого окна.

Он подошел к своей «хонде», прислонил кирку и лопату к дверце и полез в карман за ключами. Ключей там не было, и в другом кармане — тоже. Его снова бросило в жар. Сердце бешено застучало в груди. Луис стиснул зубы, борясь с приступом паники.

Он их потерял. Скорее всего они выпали из кармана, когда он катался по земле, после того как спрыгнул с дерева и ударился коленом о край каменного надгробия. Его ключи лежат где-то в траве, и если он с таким трудом разыскал фонарь, то ключи уж точно найти не сумеет. Вот и все. Это конец. Одно невезение — и все.

Нет, черт возьми, подожди. Проверь карманы еще раз. Мелочь на месте. Если она не высыпалась, значит, и ключи не должны были выпасть.

Он еще раз обшарил карманы, вытащил мелочь, даже вывернул оба кармана наизнанку.

Ключей не было.

Луис прислонился к машине и стал думать, что делать дальше. Наверное, придется опять лезть на кладбище. Оставить сына там, где он сейчас, взять фонарь, перелезть через ограду и провести остаток ночи в бесплодных поисках…

На него вдруг снизошло озарение.

Он наклонился и заглянул в машину. Ключи торчали в замке зажигания.

Тихо вздохнув с облегчением, Луис обошел машину, открыл дверцу с водительской стороны и забрал ключи. В голове вдруг прозвучал строгий голос носатого Карла Молдена в старомодной фетровой шляпе: Запирай машину. Ключи забирай с собой. Не сбивай хороших ребят с пути истинного.

Он открыл багажник, сложил туда кирку, фонарь и лопату и захлопнул крышку. И лишь отойдя от машины шагов на двадцать, вспомнил про ключи. На этот раз он оставил их в замке багажника.

Идиот! — отругал он себя. Если будешь таким идиотом, лучше сразу бросай это дело!

Он вернулся к машине и забрал ключи.

Он взял Гейджа на руки и уже подходил к Мейсон-стрит, как вдруг где-то залаяла собака. Нет, не просто залаяла, а завыла. Ее хриплый голос заполнил всю улицу. Ав-в-в-У-У-У-У-У! Ав-в-в-У-У-У-У-У-У-У!

Луис встал за деревом, размышляя, что будет дальше. Что делать дальше. Он ждал, что сейчас по всей улице в окнах домов начнет зажигаться свет.

На самом деле свет зажегся только в одном окне: на торце дома прямо напротив того места, где стоял Луис, прячась в сумраке среди деревьев. Через мгновение раздался резкий оклик:

— Фред, заткнись!

— А-в-в-в-У-У-У-У-У! — отозвался Фред.

— Заткни его, Сканлон, или я вызываю полицию! — крикнул кто-то с той стороны улицы, где стоял Луис, и он испуганно вздрогнул, сообразив, какой хрупкой оказалась иллюзия пустоты и безлюдности. Повсюду были люди, сотни глаз и ушей, и этот пес своим лаем мог нарушить их сон и тем самым лишить Луиса его единственного союзника. Чтоб тебе провалиться, Фред, подумал он. Чтоб тебе провалиться.

Фред опять подал голос; А-в-в-в-в он вытянул до конца, но едва собрался перейти к затяжному У-У-У-У-У-У-У, как раздался звук тяжелого удара, за которым последовал визг и скулеж.

Послышался тихий хлопок двери, а потом наступила тишина. Свет в окне дома Фреда погас.

Луису очень хотелось выждать подольше; разумеется, так было бы лучше — подождать, пока все не уляжется. Но время уже поджимало.

Он перешел улицу, прижимая сверток к груди, и направился к своей машине. Вокруг не было ни души. Фред молчал. Придерживая сверток одной рукой, Луис достал из кармана ключи и открыл багажник.

Гейдж туда не помещался.

Луис попытался пристроить сверток сперва вертикально, потом горизонтально, потом диагонально. Сверток не помещался никак. Можно было бы согнуть его пополам и запихнуть в багажник — Гейджу ведь все равно, — но Луис просто не мог этого сделать.

Пора ехать, давай, ты и так слишком долго испытывал свою удачу.

Но он стоял, растерянный, без единой ценной мысли, и сжимал в руках сверток с телом сына. Потом он услышал шум приближавшейся машины и, совершенно не думая, бросился к пассажирской дверце, открыл ее и засунул сверток внутрь.

Захлопнув дверцу, он вернулся к багажнику и поспешно его закрыл. Машина, которая его напугала, проехала через перекресток. До Луиса донеслись пьяные вопли. Он сел за руль, завел двигатель и уже собрался включить фары, как вдруг ему в голову пришла ужасная мысль. А вдруг Гейдж сидит спиной вперед, с коленями и бедрами, вывернутыми не в ту сторону, и его ввалившиеся глаза смотрят в заднее окно, а не в лобовое стекло?

Какая разница, отозвался внутренний голос с истерической яростью, вызванной утомлением. Пойми уже: разницы нет никакой.

Разница есть. Она есть. Это Гейдж, а не тюк с полотенцами!

Он наклонился и принялся осторожно ощупывать брезентовый сверток, словно слепой, пытающийся понять, что за предмет перед ним. Наконец нащупал какой-то выступ, который мог быть только носом; Гейдж сидел правильно.

Лишь после этого Луис заставил себя включить передачу и поехал обратно в Ладлоу. Ехать было недолго, минут двадцать пять.

В час ночи у Джада Крэндалла зазвонил телефон, разорвал тишину в пустом доме и разбудил старика. Джад задремал, и ему снилось, что ему вновь двадцать три, он сидит на скамейке в бытовке железнодорожного депо вместе с Джорджем Чепином и Рене Мишо, и они передают по кругу бутылку виски — самогон, но с этикеткой, — а снаружи беснуется северо-восточный ветер, и его пронзительный вой заглушает все остальные звуки, даже грохот подвижных составов на железной дороге. А они втроем сидят вокруг печки, глядя на красные угольки за мутным стеклом, пьют виски и рассказывают истории — истории, которые носишь в себе годами, хранишь, как мальчишки хранят под кроватью свои неказистые сокровища, и приберегаешь именно для таких вечеров. Они были темными, эти истории, темными, как сама ночь, и внутри каждой из них светился крошечный красный уголек, а взбешенный ветер создавал им обрамление. Джаду было двадцать три года, и Норма была очень даже жива и здорова (хотя сейчас она наверняка легла спать; вряд ли она станет ждать, что он вернется домой в эту дикую ночь), и Рене Мишо рассказывал о еврее-разносчике из Бакспорта, который…