Рени Найт - Все совпадения случайны

Рюкзак Джонатана лежал на стуле в номере, где он остановился. Комната была неуютная – односпальная кровать с простыней и одеялом, выщербленный комод, в ящиках которого все еще оставалась одежда сына. Полиция вернула нам сумку, которую он взял с собой на пляж. В ней они нашли ключ от номера и по нему определили название гостиницы. Там обнаружили его паспорт и таким образом добрались до нас.

Нэнси все взяла на себя. Она извлекла из ящиков одежду Джонатана, все аккуратно свернула, потом положила на постель. Помочь себе она не позволила. Это были ее владения. Пока она разбиралась с вещами Джонатана, я сидел на стуле у окна и вглядывался в то, во что, наверное, вглядывался и он. Моря отсюда не было видно – номер находился в самой глубине дешевенькой гостиницы. Вот тогда-то, пока я глазел на двух путешественников, по внешности скандинавов, сидевших на белых пластмассовых стульях за белым пластмассовым столом, установленном во дворике, вымощенном дурацким на вид желто-розовым булыжником, Нэнси, видно, и обнаружила фотоаппарат Джонатана. Засунула ли она его в рюкзак? Не знаю. Или спрятала к себе в сумку? И этого мне не дано было знать, и оставалось лишь гадать, когда она решила проявить пленку. Прямо тогда или же потом, когда мы вернулись домой? Я сам так и не увидел того фотоаппарата – всегда думал, что он либо потерялся, либо был украден кем-то из гостиничной обслуги, когда стало ясно, что Джонатан за ним не вернется. Это был дорогой фотоаппарат – самый дорогой из наших ему подарков. «Никон», лучшая модель, с суперзумом. Мы подарили его ему на восемнадцатилетие. И если Джонатан потерял его, то, конечно, хотел скрыть это от нас.

Когда я отвернулся от окна, Нэнси вертела в руках нож, швейцарский армейский нож – еще один наш подарок сыну на день рождения. Сколько ему тогда исполнилось – тринадцать? Четырнадцать? В любом случае он уже был в том возрасте, когда, по нашему мнению, на него можно было положиться. Еще Нэнси нашла лосьон после бритья, надавила на крышку, принюхалась: последнее дуновение, доносящее запах нашего сына. Зачем со всем этим сейчас возиться? Пожалуйста, заканчивай поскорее. Мне захотелось выйти. Нэнси подобрала пачку сигарет. А мы и не знали, что Джонатан курил. Его подружке Саше это бы не понравилось. Она не из таких. Может, пристрастился уже после ее отъезда? Интересно, кстати, как сложилась ее жизнь? Сейчас она уже в годах, замужем, должно быть. Славная девушка, ничего не скажешь, и все-таки мне не хотелось, чтобы они с Джонатаном соединились. А впрочем, нет, не так. Если бы она тогда не уехала домой, продолжила путешествовать по Европе с Джонатаном, он, может, остался бы жив. А я бы отдал все на свете, лишь бы он был жив, даже если ценой его жизни стал бы брак с серьезной, лишенной чувства юмора женщиной.

2013, лето

Вот Роберт и нашел Кэтрин, только это была не Кэтрин, а Шарлотта. Он посмотрел на часы. Через тридцать минут надо уходить, иначе он опоздает на свою первую в сегодняшнем расписании деловую встречу, но оторваться от чтения он не мог и позвонил секретарше с просьбой перенести ее на час.

Одна ночь в Тарифе, на большее Джонатан не рассчитывал. Одна ночь в самой дешевой гостинице, а затем, ранним утром, паромом в Танжер. Он бежит не за любовью, а за Оруэллом, Боулзом, Керуаком. Но услышал, как она поет, и потерял голову. Он – легкая добыча для женщины с ее опытом. Немного скучающей женщины. Женщины, ищущей легкого развлечения, чтобы заполнить те несколько дней, что остались до возращения домой, к мужу. Женщины с ребенком, который несколько ее стесняет. Но, с другой стороны, ребенок – удобное прикрытие, он позволяет носить маску матери, женщины, которая уже не думает в первую очередь о себе. Маску добропорядочной женщины. Хорошее прикрытие. Вот она – я, восклицает она, сидя на скалах. Приглядываю за ребенком в отсутствие мужа-трудоголика, который бросил меня здесь. Я отлично играю свою роль. Видите? Голос мой нежен, когда я разговариваю со своим малышом. Я улыбаюсь. Все время улыбаюсь. А он – настоящий сгусток энергии, он словно током заряжен, мой малыш. Он счастлив. Потому что я хорошая мать. Да, но до чего же он мне надоел! Ему нужно постоянное внимание, а это так утомляет. Я в сторону посмотреть не могу, он все время меня окликает: мама, гляди сюда, мама, ну посмотри же на меня. И она действительно смотрит на него, когда он этого требует, и улыбается, и в голосе ее звучит нежность, но все это спектакль. Она не раздражается, говорит терпеливо и специально следит за этим, чтобы другие посетители кафе отметили, какая она чудная мама. Время от времени она исподтишка оглядывается, чтобы убедиться: на нее обращают внимание. Посмотрите на меня, говорит она так же громко, как и ее маленький сын, но она умнее его. И он услышал ее голос и потерял голову. Ему застило глаза, он покорен ее чарами.

Он увидел легкое хлопчатобумажное платье, полы которого под стулом касаются пола; ее длинные, покрытые золотистым загаром, ноги виднеются в разрезе, сбегающем вниз от самых бедер, – он сделан специально, чтобы длинное платье не мешало ходить. Это платье скромницы, но под ним полыхает жар.

Этот портрет был как пощечина. Роберт видел такое изображение на одной из фотографий – Кэтрин сидит на стуле, в разрезе пляжного платья у нее видны ноги. Снимок сделан в кафе, куда она пришла с Николасом. Автор явно ненавидел ее, а помимо этого Роберт ощущал на этих страницах ревность. Уж не подружка ли молодого человека их написала, снова подумал он, но нет, ведь Кэтрин говорила, что, скорее всего, автор книги – его отец. Он продолжил чтение.

Шарлотта угостила его пивом в знак благодарности за то, что он отвлек малыша и заставил его съесть ужин. Потом он проводил их до гостиницы: уже темнело, а ему все равно делать нечего. Малыш к этому времени успокоился, он держит маму за руку, и вид у него сонный, а они с Джоном болтают, и он говорит ей, что завтра ему рано вставать, чтобы успеть на паром. Она отвечает, что немного завидует его свободе, но зависть эта действительно легкая, не настоящая. Еще не поздно, и она предлагает ему подождать в холле, пока она уложит малыша. Ему пора спать, а ей – еще нет, и она в знак благодарности приглашает его выпить чего-нибудь: ей будет приятно провести хоть немного времени во взрослой компании. Ему было всего девятнадцать, и он был польщен…

У Роберта задрожали руки. Он поднял одну и с удивлением, словно на нечто прежде не виданное, посмотрел на трясущиеся пальцы. О чем бы ему дальше ни пришлось читать, это случилось. Изменить он уже ничего не мог, и тем не менее вся эта история сохраняла над ним власть – так, будто сам пересказ заставлял ее повторяться вновь и вновь лишь потому, что теперь она представала перед ним наяву. Он продолжил читать, как подросток, которому не терпится дойти до сексуальных подробностей.