Дэн Симмонс - Друд, или Человек в черном

– В Доркинг, разводить розы, – поправил я, испытывая странное дежавю.

– Ну да, конечно. Но сам персонаж – сама идея поместить в центр романа скорее частного сыщика, нежели полицейского, – вызывает восхищение. Полагаю, читатели остались бы в совершенном восторге от такого непревзойденного мастера дедукции, как ваш худой, властный сержант Кафф, эксцентричный и совершенно бесстрастный, если бы вы чуть подробнее обрисовали его характер и обстоятельства его жизни. Интересно, удастся ли мне создать подобный персонаж в моей «Тайне Эдмонда Диккенсона», соберись я когда-нибудь написать такой роман?

– Вы можете воскресить вашего инспектора Баккета из «Холодного дома», – угрюмо сказал я. – Он пользовался чрезвычайной популярностью. Помнится, изображение Баккета печаталось на табачных картах.

– Было дело, – хихикнул Диккенс. – Он, наверное, самый популярный герой «Холодного дома», и мне, признаюсь, очень нравятся все сцены с ним. Но инспектор Баккет – человек от мира сего и в мире сем живущий… в нем нет тайны, нет необъяснимой привлекательности вашего худого, холодного, отчужденного от всех и вся сержанта Каффа. Помимо всего прочего, поскольку прототип Баккета, инспектор Чарльз Фредерик Филд, приказал долго жить, мне следует, приличия ради, похоронить и персонажа, с него списанного.

Я не мог произнести ни слова, казалось, целую вечность. Я приложил все усилия к тому, чтобы восстановить пресекшееся дыхание и не выдать выражением лица всех чувств и мыслей, нахлынувших на меня. После долгой паузы я наконец спросил по возможности спокойным тоном:

– Инспектор Филд умер?

– О да! Умер минувшей зимой, когда я находился в Америке. Джорджина увидела некролог в «Таймс» и вырезала для меня, справедливо предполагая, что мне захочется присовокупить заметку к своим архивам.

– Я ничего об этом не слышал, – с усилием проговорил я. – А вы часом не помните дату его смерти?

– Прекрасно помню, – сказал Диккенс. – Девятнадцатое января. Двое моих сыновей – Фрэнк и Генри – родились пятнадцатого января, как вам известно, потому-то я и запомнил дату кончины Филда.

– Просто поразительно. – Не знаю, относилось ли мое замечание к превосходной памяти Диккенса или к факту смерти инспектора Филда. – А в некрологе «Таймс» говорилось, как он умер?

– Дома, в собственной постели, от тяжелого недуга, насколько я понял, – ответил Диккенс. Разговор про инспектора явно ему наскучил.

Девятнадцатого января – то есть на следующий день или на следующую ночь после нашей вылазки в Подземный город. Я оставался в беспамятстве до двадцать второго января и потом еще несколько недель был не в состоянии читать газеты. Ничего удивительного, что я не видел некролога. Ничего удивительного, что в последующие месяцы я ни разу не вошел в сообщение с людьми Филда. Несомненно, частное сыскное бюро инспектора закрылось и все агенты разбежались в поисках другой работы.

Если только Диккенс не лжет.

Я вспомнил свое прошлогоднее прозрение – когда я вдруг понял, что Диккенс, Друд и инспектор Филд ведут некую затейливую трехстороннюю игру, где я оказался пешкой в самой гуще схватки. Может, Диккенс лжет насчет смерти Филда из каких-то своих тактических соображений?

Нет, вряд ли. Мне не составило бы особого труда проверить через своих знакомых в «Таймс», соответствует ли действительности напечатанный там некролог. А если смерть действительно имела место, значит где-то непременно должна быть могила бедного старого Чарльза Фредерика Филда. Это тоже легко проверить. На какой-то безумный миг я подумал, не имеет ли здесь место некий хитрый тактический ход самого инспектора Филда, инсценировавшего свою смерть с целью обезопасить себя от приспешников Друда, но я почти сразу потряс головой, решительно отметая данное предположение, которое казалось слишком натянутым даже в свете событий, произошедших в течение последних трех лет.

– Вам нездоровится, дорогой Уилки? Вы вдруг страшно побледнели.

– Просто проклятая подагра донимает, – сказал я.

Мы оба поднялись на ноги.

– Вы останетесь на ужин? Ваш брат по нездоровью не выходит к общему столу, но, возможно, сегодня, когда вы здесь…

Я взглянул на свои часы:

– В другой раз, Чарльз. Мне надо вернуться в город. Кэролайн готовит для нас какой-то особый ужин, а потом мы идем в театр…

– Кэролайн! – изумленно воскликнул Диккенс. – Так она вернулась?

Я помотал головой, улыбнулся и постучал себя пальцем по лбу.

– Я хотел сказать «Кэрри».

Здесь я тоже солгал. Кэрри на всю неделю осталась в доме, где служила гувернанткой.

– Ну ладно, как-нибудь в другой раз в ближайшем будущем, – сказал Диккенс.

Вместе со мной он спустился вниз по лестнице, вышел из шале и проследовал через туннель.

– Я прикажу кому-нибудь из слуг довезти вас до станции, – сказал он.

– Спасибо, Чарльз.

– Я рад, что вы наведались в Гэдсхилл, друг мой.

– Я тоже рад, Чарльз. Визит оказался в высшей степени познавательным.

Я поехал не сразу в Лондон. На станции я подождал, когда запряженная пони коляска со слугой Диккенса скроется из виду, а потом сел на поезд до Рочестера. Бренди я с собой не привез, а потому дождался, когда погост полностью опустеет – на земле уже лежали длинные вечерние тени от надгробных памятников, – и затем быстро прошел к известковой яме. На поверхности густой серой жижи я не обнаружил никаких признаков мертвого щенка. Немного пошарив в траве, я отыскал ветку, которой пользовался в прошлый раз. Через три-четыре минуты мне удалось подцепить и подтянуть поближе останки – главным образом череп с зубами, скелетные кости и хрящи, но также несколько клочьев шерсти и лоскутов шкуры. Вытащить все это на поверхность с помощью ветки оказалось делом трудным.

– Дредлс думает, мистеру Билли Уилки Коллинзу нужна вот эта штуковина, – раздался голос прямо у меня за спиной.

Я вздрогнул так сильно, что едва не свалился в известковую яму.

Дредлс удержал меня, подхватив под локоть твердой как камень рукой. В другой руке он сжимал усеянный шипами железный прут длиной футов шесть – то ли часть соборной ограды, то ли элемент декора со шпиля, то ли громоотвод с одной из башенок.

Дредлс протянул мне прут.

– Этим вам будет сподручнее, сэр.

– Спасибо, – промямлил я.

Действительно, длинный металлический прут, да еще с шипами, пришелся очень кстати. Я перевернул скелет щенка, решил, что более крупному телу потребуется пролежать в гашеной извести пять или шесть дней, и снова утопил останки крохотного существа в густой жиже. На секунду я представился себе неким зловещим поваром, помешивающим бульон, и с трудом подавил истерический смешок.