Марьяна Романова - Приворот

А потом она совсем выросла, начала выщипывать брови, красить губы и целоваться с мальчишками, и вместо призрачного леса с феями в ее мечтах все чаще начал всплывать трехэтажный мраморный особняк с охраной и прислугой. Варя смотрела в зеркало и понимала, что ей выпал редкий козырь – красота, надо только не растратить его попусту, разыграть правильно. Выйти замуж за того, кто бросит к ее ногам мир, и родить трех сыновей, для закрепления позиций.

Нина взяла трубку тотчас же, как будто сидела у аппарата в ожидании звонка.

– Наконец-то! – вместо приветствия воскликнула она. – Я с восьми утра на ногах, места себе не нахожу!

– Да что случилось-то, можешь спокойно объяснить?

Но вместо объяснений девушка запричитала:

– Говорила же я, не кончится это добром, не надо было лезть на ту могилу. Я чувствовала!

– Так, Нина! – прикрикнула на нее красавица. – Немедленно говори, что случилось, хватит сопли жевать!

– Мне в восемь мать Володи Петренко позвонила… Того, который цветок для тебя рвал. Из больницы… Спрашивала, что мы принимали ночью. Угрожала. Сказала, с нами следователь будет еще говорить… Я ей все как есть ответила – что пиво только пили. А она так орала на меня, как будто я одна во всем виноватая… Ну ее можно понять, единственный сын был.

– Что значит, был? – У Вари похолодело в животе.

– Я потом в больницу звонила. Его рано утром привезли. Может быть, если бы не ураган, его и спасли бы. А так – «скорая» очень долго добиралась. Оказывается, ему ночью плохо стало, температура под сорок поднялась. Помнишь, он руку о цветок твой раскровил, срывал его когда? Рука распухла, воспалилась. Никто и не понял ничего в больнице, а он уже… все. – Нина всхлипнула. – Мать его кричала, что это мы Володю отравили… Варь, выбросила бы ты свою лилию.

– Да что за глупости, обычный же цветок… – беспомощно пробормотала Варя.

Пятнадцать прожитых лет еще не столкнули ее со смертью, и ей было странно думать о том, что Володи Петренко, с которым она с детства в одном дворе росла, который смотрел на нее радостными щенячьими глазами, решал ее задачки по геометрии и физике, считал счастьем выполнить любое ее поручение, ходил в «качалку», лишь бы она однажды залюбовалась красотой его линий, – того Володи, чье пажеское внимание давно стало для нее привычным как воздух, больше не существует.

Нина говорила что-то еще, но красавица растерянно положила трубку. Вернувшись в комнату, она посмотрела на распустившуюся лилию, и вдруг ей показалось, что и цветок внимательно за ней наблюдает и что в сердцевине полураскрытых лепестков что-то есть, как будто бы усики жучиные шевелятся.

Весь день она просидела дома тише воды ниже травы, телефон отключила и даже написала какие-то конспекты по мировой истории, а ночью ей снова приснилась та девушка с длинной черной косой, Лидия.

Снова они были на пустой солнечной улице вдвоем, но на этот раз шея Лиды не была прикрыта шарфом, и темнеющая лиловая борозда притягивала взгляд. Самое интересное – Варя ведь понимала, что спит, что это все не по-настоящему, но не могла ни проснуться, ни хотя бы чувствовать себя в безопасности. А Лиду словно забавляло ее волнение.

– Все такие занятые, – сказала она, – спешат, идут мимо меня, в упор меня не видят. Одна ты со мною дружить согласилась. Но теперь почему-то тоже нос от меня воротишь.

– Отстань, уйди, – пробурчала Варя. – Я тороплюсь, не до тебя сейчас.

– Ой ли! – рассмеялась Лидия, оправив мятое платье и покружившись на месте. – А можно тогда задать вопрос? Куда ты так торопишься-то?

Варя остановилась и в растерянности огляделась по сторонам – да, это была ее улица, необычно пустынная, но все же с детства знакомая до каждой трещинки на асфальте. Однако девушка отчего-то была уверена, что идет она не домой и не слоняется бесцельно, что у ее прогулки есть и направление, и смысл, только вот подробности вспомнить не могла. Так и стояла посреди дороги, нахмурившись, а чернокосая бледная Лидия пританцовывала вокруг.

– Хочешь, скажу тебе, куда пойти, хочешь, хочешь?

– Ну, скажи, – угрюмо согласилась Варя.

– Видишь, вон там, во дворе, сторожка? Тебе в нее-то и надо! Смотри не опоздай, тебя там ждут!

– Глупости… Это просто заброшенная сторожка… Мама говорила, с нее ураганом крышу почти сорвало.

– Говорю же – ждут! – повторила Лидия.

Варя проснулась на рассвете, пропитавшиеся ее потом простыни были влажными. Хотелось провести весь день, зарывшись лицом в подушку, между явью и сном, но не явиться на похороны того, чьим последним земным впечатлением был сорванный для нее цветок, было бы подло.

Она заставила себя почистить зубы, кое-как захватить волосы, натянуть платье и вместе с другими пойти на кладбище, где родственники покойного неприязненно перешептывались за ее спиной.

У лежавшего в гробу Володи было какое-то чужое лицо – гример перестарался и сделал губы чересчур яркими, как будто бы мертвец крови напился.

Все по очереди подходили и целовали мертвого в лоб, и Варе пришлось тоже подойти, преодолевая страх и отвращение. От тела пахло воском и формалином, и когда девушка наклонилась, ей показалось, что Володины ресницы дрожат. Перед глазами потемнело, и следующим, что она увидела, был дощатый потолок кладбищенской часовни. Варя находилась без сознания несколько минут, но за это время гроб уже вынесли и родственники мертвого ушли, на прощание обозвав ее дешевой позеркой (это потом передала ей Нина, оставшаяся с ней).

– Я просто не позавтракала. Кусок в горло не лез… Нин, давай не пойдем уже к могиле. Тошно так.

– Ну давай, – бесцветным голосом согласилась Нина. – Если хочешь, пойдем ко мне. У нас суп и пироги с капустой.

– Даже думать о еде не могу, – поморщилась Варя. – Я хочу прогуляться туда. На то кладбище, где мы… Ну… Короче, ты идешь со мной?

– А зачем? – нахмурилась Нина. – Или мало тебе?

Варя с трудом поднялась с пола, ее покачивало. Нина поддержала ее за локоть. Они никогда не были по-настоящему близкими подругами. К Варе все тянулись, как к солнцу, – с самого ее детства, с тех пор, как она, будучи трех дней от роду, обратила первую улыбку к лицам умильно склонившейся над ее колыбелью родни. Педиатр тогда возразила, что такие малыши еще не умеют улыбаться, просто у них расслабляется лицо, когда отходят газы, однако Варина родня подняла докторшу на смех.

С самого детства Варю растили как особенную, как принцессу, как победителя. Нину же воспитывали тенью. Дети доверчиво принимают навязанные маски.

Отца у Нины не было, а любовь ее матери была не любовью-восхищением или любовью-отдаванием, а скорее любовью-жалостью. Она сочувствовала дочке – за то, что та такая невзрачная, тихая, мрачноватая. Нина еще даже не подошла к тому возрасту, когда начинаешь смотреть в зеркало не с любопытством, а вопросительно, ей не было и четырех лет, она еще ангелом была, вовсе и не думающим сравнивать себя с другими, но мать уже нашептывала, гладя ее реденькие волосы: бедненькая моя, страшненькая, ну это ничего, это твой крест. Она-то, возможно, хотела как лучше, хотела лишить дочку бесплодных надежд, которые некогда питала сама, будучи столь же невзрачной и бледной. Защитить хотела.