Марьяна Романова - Старое кладбище

Ангелина дождалась ночи. Она точно не знала, что следует делать – решила действовать по обстоятельствам. Как большинству артистичных натур, чувственности ей было отсыпано с излишком. Она и сны яркие видела, и иногда вспоминала о ком-то за минуту до его звонка, и почти всегда с первой минуты общения точно знала, какое из ее новых знакомств обернется красивым романом, а какое – быстро канет в прошлое.

Она выдвинула в центр комнаты стол и накрыла его на две персоны. Вина сладкого налила – бокал себе и бокал прабабушке. Фрукты в вазу положила, салфетки достала красивые, праздничные, почистила столовые приборы. Острого ножа в ее доме не нашлось, и она приготовила толстую швейную иглу, чтобы палец себе уколоть и несколько капель крови добыть. Игла – даже лучше. Как в сказке о спящей красавице и заколдованном веретене.

И вот, когда часы пробили полночь, Ангелина весь свет в квартире погасила, оставила только свечку тоненькую, церковную. Села за стол, оправила специально надетое по этому случаю красивое платье, сосредоточилась. На фотографию прабабушкину посмотрела да звать ее начала. Сначала молча, а потом и вслух: «Софа… Софочка… Иди ко мне, Софочка… Сколько лет ты уже в могиле лежишь… Больше тридцати, выходит. Я и не знаю, где могила твоя, не была ни разу. Ты уж меня за это прости. Но я все-таки кровь тебе родная. Приходи ко мне на огонек, Софочка…»

Долгое время ничего не происходило. Ангелина была из тех, кого ожидание утомляет больше, чем самый тяжкий физический труд. Она была уже на грани, чтобы признать эксперимент неудачным и пойти спать в полном разочаровании. Как вдруг ей показалось, что в комнате холоднее стало. И пламя свечи заплясало-запрыгало, хотя все окна были плотно закрыты. Как будто бы от движения, как будто бы вокруг стола кто-то ходил кругами. Ангелина на фотографию прабабкину уставилась – нет, никаких изменений. Всё то же красивое улыбающееся лицо. И тогда она про кровь вспомнила. Вдохнула поглубже, как перед прыжком в ледяную воду, и сильно палец указательный уколола – так сильно, что даже вскрикнула. На белой коже выступила крупная капля крови – Ангелина сдавила палец, и та в тонкий ручеек обратилась. Красные капли падали на фотографию, прямо на лицо покойной Софочки.

Голова закружилась у Ангелины – как будто бы не несколько капель крови она потеряла, а целый литр. Может быть, по правде это случилось, а может быть, от стресса у нее в голове помутилось немного, но вдруг ей показалось, что прабабкины губы на фото сильнее в улыбке растянулись. То она улыбалась скромно, полунамеком, как и было положено фотографирующимся для памятного портрета красавицам тех лет, а теперь уже почти смеялась – нагло, хищно, как современная пожирательница сердец, из тех, кого глянцевые журналы любят размещать на своих обложках. Прабабушка София точно для обложки бы такой подошла, если бы родилась в наше время, ее красота была безупречной, вне времени, вне меняющихся эстетических канонов. Ангелина капельку крови прямо на бабушкины губы направила, прямо в этот нахальный алчущий рот. Ей даже показалось, что Софочка облизнулась, высунула серый язык и слизала кровавую капельку.

Ангелина несколько раз моргнула, глаза ее устали от полумрака.

«Софочка… Где же ты? Приходи ко мне, я жду тебя. Я с этого света тебя зову, побудь со мной… У меня ведь никого, в сущности, нет, а ты мне будешь родная… Как талисман мне будешь, ты только приходи…»

Боковым зрением она приметила какое-то шевеление в углу – повернула голову. Из-за портьеры блеклая фигура выдвинулась. Ангелина испуганно со стула вскочила. Она находилась в комнате не одна – на расстоянии пары метров находилась еще одна женщина, невысокая, красивая, в платье скромном и в летнем вязаном берете. Она такой реальной казалась, такой настоящей и живой, что Ангелина не сразу и поняла, что вот же она, прабабка. Пришла на зов. Ей так хотелось поверить в чудо, но внезапно выяснилось, что в душе она не была готова к происходящему – ей стало жутко до полуобморока, она пожалела о затеянном. Но инстинкт самосохранения говорил, что лучше затаиться, не кидаться, как ей хотелось, к выключателю, чтобы этот морок развеялся. Подождать, что будет.

Софочка как будто бы не шла, а скользила по полу – как гейша японская. Подплыла к столу. Она улыбалась, и в руках ее был букет жухлых васильков, а глаза – пустые, как у манекена из магазина одежды. И, несмотря на улыбку во весь рот, лицо ее в целом нельзя было назвать приветливым – была в нем какая-то настороженность и даже будто бы раздражение. Как у человека, которого вырвали из сладкого сна и заставили заниматься срочной работой. В сущности, так и было – давно Софочка была растворена в забвении, и вот прихоть правнучки ее с того света вытащила, без всякой цели.

Ангелина совсем не подумала о том, что она делать будет, если прабабушка появится. Может быть, в глубине души и не верила, что такое произойти может, вот так запросто, по первому зову.

Покойница к столу подплыла и на стул, для нее приготовленный, опустилась. Так и сидели друг напротив друга, молчали. Ангелине казалось, что прабабушке тут не очень уютно. Не нравится ее квартира, не нравятся фрукты на столе, не нравится сама Ангелина. Над столом повисла неловкая пауза, как у вынужденных попутчиков, которые хотят показаться приветливыми из вежливости, а на самом деле мечтают оказаться в пространстве, где никто не нарушит их покой.

Время как будто бы остановилось – Ангелина не могла бы сказать точно, сколько часов, а может быть, минут прошло.

В какой-то момент прабабушка засобиралась обратно: также молча встала из-за стола, спиной повернулась и как будто растворилась в воздухе.

На следующий день Ангелина проснулась от телефонного звонка – на три часа позже обычного. Голова раскалывалась, колени были слабыми, суставы крутило, как бывает при высокой температуре. В комнате так всё и осталось после вчерашнего – стол посередине, тарелки неубранные, фотография прабабушки. Странно, но крови на ней не было, как будто бы стерлась вся или впиталась.

Ангелина накануне еще подумала, что жалко такую хорошую фотографию портить – пятна же бурые потом со старой бумаги не выведешь. Но нет, снимок был как новенький, и даже изображение прабабкино как будто бы четче стало. И выражение лица изменилось немного – та хищная улыбка, которую Ангелина ночью приметила, не исчезла, так и осталась на фотографии. Впрочем, может быть, это была иллюзия, порождения фантазии впечатлительной натуры.

Ангелина умылась холодной водой, нехотя прибралась в доме. Каждое движение ей с трудом давалось, через силу. Вроде и не сделала ничего – подумаешь, стол передвинуть и вымыть пару тарелок, а утомилась так, как будто весь день пахала без продыху.