Нил Гейман - Осторожно, триггеры (сборник)

– Отпуск наш вспоминаю.

– Хватит уже его жевать, – сказала она. – Лучше отпусти. Сходи лучше, выгуляй собаку.

Он выпил чай. Пока он ходил за поводком, собака смотрела на него выжидательно, будто хотела что-то сказать.

– Пошли, мальчик, – сказал Моррисон.

Они повернули налево по переулку и взяли курс на Хит [23] Хемпстед-Хит – большой лесопарк на северо-востоке Лондона. . Он был весь зеленый. Иерусалим – золотой, город из песка и камня. Из еврейского квартала они перешли в мусульманский с его суетливыми магазинчиками, набитыми сладостями, фруктами и яркими одежками.

– …а простыней-то и нет, – рассказывала экскурсоводша Делорес. – Иерусалимский синдром.

– Никогда о таком не слыхала, – отозвалась она. – А ты?

Это уже Моррисону.

– Извините, отвлекся, – ответил тот. – А вот это вот что означает? Когда дверь вся в узорчиках?

– Что тут кто-то вернулся из паломничества в Мекку.

– Вот видишь, – встряла Делорес. – Мы в Иерусалим поехали, а еще кто-то – еще куда-то. Даже в Святой земле бывают паломники.

– Зато в Лондон никто не ездит, – проворчал Моррисон. – Не за этим, по крайней мере.

Делорес его не услышала.

– Так, говорите, они пропали, – подхватила она прошлую нить разговора. – Жена приходит домой из магазина или откуда там, из музея, а простыней-то и нет.

– Именно, – включилась гид. – Она идет на ресепшн и говорит, что понятия не имеет, куда девался муж.

Делорес взяла Моррисона под руку, словно хотела убедиться, что уж ее-то муж пока на месте.

– И где он в итоге был?

– У него случился иерусалимский синдром. Стоял на углу улицы, из одежды только тога – ну, то есть простыни. И проповедовал – нормально так, о том, что надо быть хорошим, слушаться Господа. Любить друг друга.

– Приезжайте к нам в Иерусалим, сумасшествие гарантировано! – вставил Моррисон. – Чем не слоган, хотя и не особенно рекламный.

Экскурсоводша сурово на него посмотрела.

– Это, между прочим, – сказала она чуть ли не с гордостью, – единственное душевное недомогание, привязанное к определенной географической точке. И единственное легко излечимое. Знаете, как его лечат?

– Отбирают простыни?

Гид поколебалась, потом улыбнулась.

– Почти. Достаточно увезти пострадавшего из Иерусалима. Улучшение наступает мгновенно.

– Добрый вечер! – сказал ему человек в конце тропинки.

Они уже одиннадцать лет друг другу кивали при встрече, но Моррисон до сих пор не знал, как его зовут.

– Подзагорели. В отпуске были, а?

– В Иерусалиме.

– Бр-р-р. Ни за что бы не поехал. Не успеешь оглянуться, а тебя уже взорвали или похитили.

– Нам, как видите, повезло.

– Все равно дома спокойнее, а?

Моррисон замялся и вдруг заговорил, быстро, торопливо:

– Мы прошли через молодежный хостел и дальше, в подземелье, в…

Он забыл слово.

– …в подземное водохранилище. Еще Иродовых времен. Они там хранят дождевую воду под землей, чтобы она не испарялась. Сто лет назад кто-то проплыл через весь Иерусалим на лодке – только под землей…

Забытое слово приплясывало где-то на границе сознания, маячило, будто дырка в словаре. Три слога, начинается на «ц», означает такое место под землей, глубокое, гулкое, где хранят воду.

– Да ну? – сказал сосед.

– Ну да, – ответил Моррисон.

Хит был такой зеленый. Он катился пологими волнами, проткнутыми там и сям то дубом, то буком, то орехом, то тополем. Моррисон попробовал представить мир, в котором Лондон разделен пополам, в котором на Лондон ходили крестовыми походами, теряли, завоевывали и снова теряли и так раз за разом.

Возможно, это и не безумие, подумал он. Просто трещины проходят совсем глубоко, или это небо слишком тонкое, так что слышно, когда Господь разговаривает с пророками своими. Но все равно больше никто не останавливается послушать.

– Цистерна, – громко произнес он.

Зелень Хита вдруг стала сухой и золотой, а кожу обдало жаром, будто открылась печная дверца. Словно он и не уезжал никуда.

– …у меня нога болит, – пожаловалась Делорес. – Я пойду обратно в отель.

Экскурсоводша сделалась озабоченной.

– Просто хочу немного посидеть кверху ногами, – объяснила Делорес. – У меня перегрузка, слишком много новой информации.

Они как раз шли мимо лавки на месте заключения Христа. В лавке торговали сувенирами и коврами.

– Устрою себе ножную ванну. А вы двое давайте дальше без меня. Встретимся после обеда.

Моррисон бы, может, и поспорил, да только гида они наняли уже на целый день. Кожа у нее была темная и обветренная – и невероятно белая улыбка, когда она таки улыбалась. Экскурсоводша отвела его в кафе.

– Так что, – поинтересовался Моррисон, – дела идут неплохо?

– Тут не так уж много туристов, – заметила она. – С тех пор как началась интифада [24] Интифада – арабское боевое движение, направленное на захват Палестины. .

– Делорес, моя жена… она всегда хотела приехать сюда. Посмотреть святые места.

– Этого добра здесь хватает. Всякой веры, какой пожелаете – христианской, мусульманской, иудейской. Это все еще Святой Город. Я тут всю жизнь прожила.

– Вы, наверное, ждете не дождетесь, когда все устаканится, – сказал Моррисон. – Ну, это… Палестинский вопрос. Политика.

Она пожала плечами.

– Иерусалиму это все равно. Люди приходят, люди верят, люди убивают друг друга, чтобы доказать, что Господь их любит.

– И что с этим можно сделать? – спросил он.

Она полыхнула своей белейшей улыбкой.

– Иногда, – сказала она, – я думаю, что лучше всего было бы, если б его разбомбили обратно, в радиоактивную пустыню. Кому он тогда будет нужен? Но они же все равно придут и станут пригоршнями таскать зараженную пыль, в которой могли сохраниться атомы Омаровой мечети, или Храма, или той стены, на которую оперся Христос по пути на Голгофу. Люди все равно будут драться за власть над ядовитой пустыней, если она когда-то была Иерусалимом.

– Вам это не по нраву?

– Скажите спасибо, что там, откуда вы приехали, нет Иерусалима. Никто не хочет поделить Лондон. Никто не ходит в паломничество в святой град Ливерпуль. Никакие пророки не бегают по Бирмингему. Ваша страна слишком молода. Молодо-зелено…

– Англия не так уж и молода.

– А здесь люди все еще дерутся из-за решений, принятых лет эдак две тысячи назад. И уже больше трех тысяч лет сражаются за владычество над этим городом – с тех пор, как царь Давид отобрал его в битве у иевусеев.

Он тонул во времени и чувствовал, как оно сминает его, растворяет, подобно древним лесам, обращающимся в нефть…

– Дети у вас есть? – спросила она.

Вопрос застал Моррисона врасплох.

– Детей мы хотели. Но не сложилось.

– Ваша жена ждет чуда? Они иногда за этим сюда приезжают.