М. Роуз - Великое зло

Жас с любопытством осматривалась; не религиозные аллегории видела она тут, но отсылки к древним легендам. Икар и Дедал – и их безумный рывок к солнцу; Леда и лебедь; Минотавр и лабиринт.

– Добро пожаловать в лавку древностей семейства Гаспар. – Тео даже не пытался скрыть неприязнь: дом не вызывал у него теплых чувств.

– Поразительно. Какая, должно быть, богатая история у этого дома… Какие воспоминания…

– О да. И мой дед пытался собрать все. Фактически в поисках чего-нибудь новенького он и скончался.

– Он был художником?

– Банкиром. Но, что странно для этой братии, у него имелась душа.

Откуда-то раздался громкий женский голос:

– Тео? Там, в холле, сквозит. Входите же. Я как раз готовлю аперитив.

– Сейчас.

Тео взял руку девушки, сжал ее на мгновение.

– Я им сказал, что ты мой старый друг. Больше ничего. Ни о том, чем ты занимаешься, ни о том, что согласилась помочь мне в поисках.

Времени переспросить не оставалось. Но все-таки странно, почему Тео ничего не сказал близким.

В просторной комнате за арфой сидела седая женщина. Увидев вошедших, она прекратила игру. Финальная нота, хрустально дрожа, повисла в воздухе. Только когда звук рассеялся окончательно, женщина подняла голову, встала с изящного позолоченного стула и пошла навстречу гостям.

– Вы, должно быть, Жас л’Этуаль, – проговорила она, протягивая ладонь.

Ее голос был слабым и почти неслышным, а рука – хрупкой и миниатюрной. Сквозь полупрозрачную кожу просвечивали вены, рисуя карту прожитых лет. Невысокая, изящная, при движении она слегка подволакивала ногу. Измученный жизнью эльф… Глубоко посаженные голубые глаза только усиливали впечатление.

– Познакомься. Ева, моя тетушка.

– Рада знакомству. А это моя сестра Минерва.

Она махнула рукой в сторону бара в дальнем углу комнаты. Жас с изумлением узнала женщину с парома.

– О, привет! – поздоровалась та. – Вы ведь не назвались тогда? Но мне следовало догадаться. Молодые женщины нечасто приезжают к нам на остров во внесезонье. Теперь моя очередь угостить вас освежающим. Мартини будете?

– С удовольствием.

Минерва протянула ей бокал с соломинкой и занялась остальными.

Когда у всех было налито, Минерва провозгласила тост:

– Добро пожаловать в «Лесные ручьи»!

Мартини оказался отличным. Жас сделала первый глоток и огляделась.

Три стены были плотно завешаны картинами. Рисунки, живописные полотна… Глаза разбегались, взгляд не мог затормозить на чем-то одном, но если все-таки удавалось его сосредоточить, оказывалось, что каждая работа – настоящий шедевр. Здесь на стене висит приличное состояние, подумала Жас.

Четвертая, полностью застекленная стена выходила на море. Жас подошла и выглянула. Закружилась голова: казалось, откроешь окно, и можно нырять прямо в воду. Очарование почти сразу сменилось страхом; девушка отпрянула, борясь с подступившим искушением испытать восторг полета.

Почувствовав что-то, Минерва быстро подошла к ней, взяла за руку и увела от окна.

– Посидите-ка здесь.

В центре комнаты лицом друг к другу располагались два бирюзовых дивана. Жас устроилась на мягких подушках. Только сейчас она заметила, что комната разделена на зоны.

Один угол занимали рояль и арфа. В другом находился мольберт, этюдник и стол с наваленными горой принадлежностями для рисования. Третий угол занимал ткацкий станок, и рядом с ним полки со всевозможной пряжей – в глазах рябило от калейдоскопа красок. Сейчас на раме была натянута изумительная ткань цвета морской волны, мерцавшая в свете лампы. А в четвертом углу, где расположилась Жас, на журнальных столиках громоздились книги, пяльцы с вышивкой и альбомы для эскизов.

– Как здесь уютно…

– Мы проводим бо́льшую часть времени именно тут, – ответила Ева. – Дом огромен, а нас только двое. Большинство помещений просто закрыты на ключ. Даже сейчас, когда здесь Тео, в доме слишком много пустого пространства.

– Можно? – Жас указала на ткацкий станок. – Никогда не видела.

– Конечно! Позвольте, я вам покажу.

– Вы умеете ткать?

Ева кивнула.

Жас ничуть не удивилась. Арфа и станок вполне дополняли друг друга.

– Скромничает, – сказала Минерва. – Мою сестру хорошо знают здесь, на острове. Ее работы широко известны. Даже выставлялись в Лондоне.

– Ничего странного, – отозвалась Жас, завороженно любуясь переплетением нитей. – Это великолепно. Как будто море воплотилось в ткани.

Ева просияла.

– Спасибо. Создавать красивые вещи – такое счастье.

Ее глаза затуманились, улыбка сползла с лица.

– Нужно больше. Гораздо больше.

Девушку поразил внезапный перепад настроения собеседницы. Так резко… Она поторопилась добавить:

– Дом тоже великолепен. И его окрестности. Здесь живет прошлое.

И печаль, хотела добавить она. Посмотрела на Еву – и промолчала.

Но ведь и вправду печаль. Она разлита повсюду. В кобальте ткани на станке. В цвете ковров и обивке стен. Синий – цвет печали. Дом утопал в синеве. Она просачивалась с витражей и отбрасывала на пол тени. Казалось, дом погружен в скорбь. Жас подсознательно ощущала это с того момента, как вошла. Как только услышала звуки арфы.

– Да, прошлое всегда с нами, – согласилась Минерва. – Оно давит. Эта земля слишком долго была заселена. Веками. Монастырь такой старый… Кто только не обитал в этих стенах. Разные души. И многие призраками бродят тут до сих пор. Их не прогнать.

Она засмеялась.

Минерва упомянула призраков. И Тео.

Ева быстро пояснила:

– Конечно, речь не о привидениях. Не о настоящих привидениях.

Она явно спешила увести разговор от реплики сестры.

– Привидения здесь не водятся, только в фигуральном смысле. Шагу не шагнуть – везде следы чужих жизней, чужих страстей… Их портреты. Их книги. Мебель. Предметы искусства. Семейная черта – мы не любим ни от чего избавляться.

Стол был сервирован к обеду тонким лиможским фарфором: растительный орнамент, зеленое и золотое на фиолетовом фоне. Столовому серебру, Жас не сомневалась в этом, исполнилось не меньше сотни лет.

Ева держалась за хозяйку и успевала за всем следить; еду подавала молодая рыжеволосая женщина, Клэр, в белой блузке и черных брюках. Именно ее упоминал Тео в своем письме-приглашении.

Жареный цыпленок хрустел аппетитной корочкой; тушеные овощи радовали изысканным вкусом. В хрустальных бокалах играло бургундское. Тихо звучал Шопен.

Жас уперлась взглядом в настенную фреску. Греческие вакханалии, пир в полях Элизия. Она опознала Гермеса, Афину, Афродиту и Аполлона. Художник изобразил их в стиле прерафаэлитов: слишком высокие, немыслимо красивые, с отсутствующим выражением на прекрасных лицах. Это притягивало.