Кристина Лорен - Совершенство

– Даже если он только приходил в себя, вполне может быть, он был счастлив, что жив и что он в спальне, наедине со своей красавицей-девушкой, так что я бы пока не отказывался от этой теории.

Люси опускает голову, не в силах сдержать улыбки:

– Ну да, наверное.

– Но какая теория у меня? Tki чувствуешь себя сильнее всего, когда ты на верном пути, когда делаешь то, ради чего ты здесь появилась. Может, это – когда Колин счастливее всего, а может – нет. Вспомни один момент, когда ты ощущала себя сильнее всего, реальнее, и сделай то, что ты делала, еще раз.

Она взглядывает на прихотливо украшенный потолок над головой, расписанный алым и золотом, с вычурной лепниной. Она чувствовала себя почти совсем плотной как раз перед тем, как Колин решил погрузиться в озеро. «Может, это неправильно , – думает она, – Держать такое в секрете от Генри? Ему же, наверное, хотелось бы знать, что есть способ им с Алексом побыть вместе?»

– Понимаешь, – говорит Генри, прерывая ее внутреннюю борьбу, – Мне кажется, я чувствую себя сильнее день ото дня. И у Алекса до сих пор ремиссия. Это говорит мне, что я все делаю правильно для него.

Это помогает Люси принять решение. Она никогда не сможет рассказать Генри о том, что позволяет делать Колину.

– Поняла.

– Я это, собственно, к чему. Посмотри на Колина. Понаблюдай за ним. Если ты делаешь что-то, что делает его счастливым, ты должна ощущать прилив этой внутренней силы. Если сильной тебя делает что-то еще, ты обязательно заметишь. Видел твое имя на табличках в кабинете химии, – добавляет он, широко улыбаясь. – Так что давай, проведи парочку экспериментов.

Она встает, чтобы уйти, но потом решает начать прямо сейчас.

– Генри, какого цвета у меня волосы?

Он слегка наклоняет голову набок, потом тихонько смеется:

– Не самый странный из твоих вопросов, ну да ладно, считай, я повелся. Темно-русые.

Стоит адский холод, и Колин, сложив ладони чашечкой, дышит на пальцы, пытаясь хоть немного согреться. Ветер свистит вдоль стены библиотеки, пронизывая до костей – сквозь флиску, две футболки, лыжную шапку и его любимую куртку Поежившись, Колин надвигает пониже капюшон и слегка покачивается вперед-назад на своем скейтборде, наблюдая за тем, как Джей совершает спуск на байке по длинной библиотечной лестнице. По сторонам лестницы возвышаются огромные грязные сугробы, и небо кажется тяжелым и каким-то опухшим, будто вот-вот лопнет и упадет им на голову.

Соль, рассыпанная по дорожке, хрустит под колесами скейта, когда Колин подъезжает к Джею.

– Я думал, дело уже к весне. Откуда такая холодрыга? – ворчит Джей.

Колин не отвечает, потому что ему не хочется думать о том, что будет, когда лед на озере растает. Вместо этого он радуется морозам, тому, как с каждым вдохом холод обжигает ему легкие, тому, как остальные стараются побыстрее добраться до тепла, чуть не наперегонки взбегая по ступенькам.

– Слава тебе, Господи, мы сегодня на озеро не пошли, – говорит Джей, стуча зубами. – Мы бы себе оба яйца отморозили. Буквально.

Колин смеется.

– Это же не ты голышом лезешь в воду.

– Ага. Это ж не ты сидишь час на берегу замерзшего озера, пока другие ловят кайф.

Колин фыркает; его забавляет, что Джей имеет в виду под «кайфом». Их идея о приятном времяпрепровождении всегда находила мало единомышленников. Но только Джей способен назвать «кайфом» прыжки в прорубь, притом так, что это прозвучало совершенно естественно.

– Думаешь, она захочет повторить еще раз? – спрашивает Джей. – Сегодня она так решительно удалилась.

– Понятия не имею, – отвечает Колин на выдохе. Конденсат повисает перед ним маленьким облачком. Он вспоминает, как они с Джеем, когда еще были маленькими, воображали себя очень крутыми и притворялись, будто курят невидимые сигареты. Он знает, что крошечные частицы влаги в его дыхании мгновенно замерзают на морозе, переходя от газообразного состояния к жидкому, и сразу же – к твердому, образуя ледяные кристаллы прежде, чем вновь вернуться к невидимому состоянию. Ему неприятно думать о том, что они напоминают ему о Люси, будто каждое облачко – это метафора; предвестие того, что случится, когда настанут жаркие, сухие дни, и в воздухе не останется ничего. Может ли быть, что она исчезнет вместе с морозами?

Джей вскидывает переднее колесо на ступеньку и опирается о перила:

– Так это что, все? Мы с этим покончили? Как раз когда начали врубаться?

– Не знаю, – качает головой Колин. – Она говорит, что не хочет продолжать, но…

– Господи, я все поверить не могу, что это сработало. Ты хоть раз задумывался над тем, что ты делаешь? Выходишь из собственного тела, чтобы пообжиматься с призраком. Полное безумие, ну да ладно. Ты хоть понимаешь, что ты смерть обманываешь, Кол? Опять! Это просто потрясающе.

– Ты только смотри, при Люси такого не ляпни, – отвечает Колин. Поднимается по ступенькам и смотрит вниз, на школьный двор. Он всегда ненавидел эту фразу, которую слышал не раз, пока рос – «обмануть смерть», – будто он был похитрее родителей, такой молодец, сумел вытащить вовремя туз из рукава. – Никого я не обманываю. Люди вон каждый день в машины садятся, в самолеты, в лодки. Ходят в походы, летают на дельтапланах и съезжают на лыжах чуть ли не в пропасть. Довольно много народу все это проделывали и остались живы; и мы даже не задумываемся, когда вставляем ключ в зажигание и выезжаем на шоссе номер семь, где каждый день разъезжает всякая пьянь и водители грузовиков под дозой. Может, то, что я делаю, не опаснее, чем съехать на лыжах по «черной» трассе? Ты этого не знаешь, Джей. Никто этого не делает, и вот ты думаешь, что это дикость. А может, это вовсе не так.

Джей кивает практически все время, пока длятся эти ворчливые рассуждения, и, когда он заканчивает, поднимает руки вверх.

– Да я понимаю. Первый раз я согласился на это в основном потому, что практически перестал тебя видеть. Но теперь я думаю, что это круто. Уж конечно, кто еще, кроме тебя, мог догадаться, что отмораживать себе все дела окажется так интересно.

Колин встает на доску и отталкивается, пригибается и прыгает, наступив на конец доски, так, чтобы она подлетела вместе с ним. Даже при том, что у него ноет каждая косточка, он ловит тот единственный момент, когда зависает в воздухе, когда мозги проясняются и рев адреналина в ушах заглушает ветер, заставляя забыть о морозе, щиплющем щеки. Передняя ось скрежещет по перилам и – чересчур быстро – колеса врезаются в асфальт.

Колин изгибается, пытаясь все же приземлиться гладко, и, в конце концов, хватается за перила, чтобы не упасть.

– Мило, – говорит Джей. – Приземление – просто класс. Чувак, ты же только вчера гипотермию перенес. Не напрягайся так.