Александр Варго - Молитва отверженного

— Это вам. На дорогу и прочее, — тихо сказал Саша, протягивая две пятитысячные купюры.

Помявшись, Людмила забрала деньги.

— Спасибо тебе огромное. Храни тебя Бог, — проговорила она.

— Бог сейчас нужен там, за дверьми реанимации, — заявил Денин и покачал головой.

Их разделяло всего лишь несколько метров. Его и Таню. Жаль, конечно, что она не знает, что он здесь и готов отдать за нее свою жизнь.

«Я люблю тебя. И буду любить, пока жив».

Он не слышал, как ушли женщины.

Она попыталась открыть глаза. Из этого ничего не вышло, веки были намертво склеены. Да и не только они. Тане казалось, что ее лицо облито каким-то липким веществом, которое теперь засохло, парализовало все нервы и мышцы. Дышать через нос было практически невозможно. Каждое сказанное слово причиняло женщине острую боль. Ей казалось, будто вместо человеческой речи из ее глотки нехотя тянулась колючая проволока, собирающая на себе ошметки плоти.

Но больше всего Татьяну пугала темнота. Уже который день вокруг была угольная чернота, без малейшего, хотя бы самого тусклого, невзрачного просвета, и это погружало ее в трясину отчаяния.

Однажды она дотронулась до повязки на лице, но побоялась ее снимать. Кроме того, это телодвижение было замечено доктором, который сразу предупредил бедняжку, что лица касаться нельзя. По крайней мере, пока он не разрешит.

— Иначе я буду вынужден привязать твои руки к кровати! — сказал он, и Таня притихла.

Она часто пыталась воссоздать в голове события, предшествующие ее попаданию в больницу. Несмотря на все усилия, память, словно выжатый тюбик, с трудом выдавливала из себя лишь крохи в виде последних кадров, которые еще хоть как-то осмысливались сознанием женщины.

Вот безумец в наряде Винни-Пуха насилует ее, беспомощную, подвешенную на ремнях. Затем укол в шею и кромешная мгла. Все, что последовало дальше, окутано клочьями вязкого тумана, пронизываемого резкими всполохами чудовищной боли.

В первые дни ей казалось, что ее лицо кто-то раздирал на части рыболовными крючками, бросал в открытые раны зажженные спички. Эта боль была беспредельной. Она доводила женщину до исступленного помешательства. Татьяна кричала до хрипоты, пока ей не делали обезболивающий укол, и только тогда она забывалась тяжелым сном. Боль, словно ненасытная мерзкая тварь, крепко присасывалась к лицу Татьяны, пожирала ее плоть и разум, делала это медленно, сантиметр за сантиметром, клетку за клеткой.

«Что у меня с глазами?»

С этого вопроса начиналось каждое утро. С ним же и заканчивался день. Впрочем, в ее положении день и ночь — категории весьма условные, она все равно ничего не видела. Поэтому судить о времени суток Татьяна могла лишь на основе разговоров с врачом или медсестрой.

Пару раз ей звонила Люда. Она сказала, что забрала Риту в Кишинев. Летние каникулы подходили к концу, и девочка должна была готовиться к школе, но Татьяна не винила сестру. Ее дочери нужен присмотр. Ей всего четырнадцать лет. Она еще слишком мала для того, чтобы жить самостоятельно в таком непростом мегаполисе, как Москва.

Несколько раз ей приходили СМС-сообщения. Таня просила врача или медсестру прочитать их. Помимо писем от родных и рекламного хлама кто-то дважды переводил на ее мобильник по тысяче рублей.

Кто это, сотрудники из офиса? Нет, им она не нужна. За все время нахождения в больнице Тане лишь однажды позвонила так называемая подруга Лена из отдела кадров. Во время беседы она словно невзначай сообщила, что после трагедии к руководству их компании нагрянула полиция. Сразу стало известно о «левой» регистрации Тани, отсутствии разрешения на работу и все такое прочее.

После недолгих баталий с представителями миграционной и налоговой служб фирма была оштрафована на крупную сумму. Таню уволили задним числом.

Что называется, спасибо огромное, все свободны. Хорошо хоть какие-то деньги за неиспользованный отпуск на карточку перекинули.

Иногда к ней в палату кто-то заходил, молчал и спустя непродолжительное время так же тихо покидал помещение. Таня терялась в догадках. Медсестра? Ну да, они же постоянно бегают по палатам, проверяя больных. Или… Леонид, ее так и не состоявшийся муж?

Признаться, первые дни она думала только о нем. Что с ним? Жив ли? Татьяна изнывала от неизвестности, вздрагивала каждый раз, когда в коридоре слышался звук шагов. Она ждала его, даже несмотря на тот страшный выбор, сделанный им в том крошечном сарае.

Но время шло, а от Леонида никаких известий не было.

Потом началось самое интересное. По словам следователя, который пару раз приходил допрашивать Таню, с Леонидом все было в порядке. Интонация и тон работника правоохранительных органов не оставляли никаких сомнений в том, что заниматься этим делом ему откровенно лень. Тем более что никаких явных зацепок и улик не было. Шансов найти виновных практически не имелось.

Но ее шокировало не это. Она привыкла принимать как аксиому, что все граждане бывших братских республик, приехавшие на заработки в Россию, являются здесь людьми второго сорта. На фига сотрудникам органов правопорядка заморачиваться по поводу какой-то тетки из Молдавии, которая волею случая влипла по самое не балуйся? У них и своих висяков хватает.

Настоящим ударом в спину для Тани стал тот факт, что Леонид вообще от всего открестился, заявил, что ничего не помнит. Начиная от импровизированной аварии на трассе, устроенной переодетыми садистами, вплоть до момента, когда они под утро оказались в его машине.

Поэтому, как нехотя сообщил ей следователь, он и пришел второй раз, так сказать, в целях устранения противоречий в показаниях потерпевших. Для галочки, короче. Мол, может, и вы ничего не помните, уважаемая гражданка Ковалева?

Так кто же этот молчаливый посетитель? Нет, явно не Леонид. Образ человека, признавшего свою вину за случившееся, робко топтавшегося в дверях палаты, не решающегося подать голос, никак не вязался с истинной сущностью ее жениха.

«Боже мой. Жених! Трусливая крыса. Я собиралась связать свою судьбу с этой мразью?» — думала Татьяна.

Ей часто хотелось плакать. Она вспоминала о дочке, о сестре. О парализованном папе, который уже третий год прикован к постели. Люда не потянет в довесок к отцу еще и ее, слепую и беспомощную.

Она думала о своих глазах, о том, что теперь вряд ли когда-нибудь увидит солнце, восход и закат, Риту, отца, сестру, друзей.

В том, что она ослепла, Татьяна практически не сомневалась. Да и доктор особенно не скрывал этого, и она, как ни странно, была благодарна этому немногословному мужчине. Чем раньше Таня примет эту ситуацию, тем быстрее адаптируется к ней. Тем меньший будет шок от окончательного вердикта врачей.