Array Коллектив авторов - Невеста зверя (сборник)

– Я знал, на что шел, когда женился на твоей маме, – сказал он. – У нее есть эта дикая жилка, которая иногда просится на волю.

– Но ведь все смеются за твоей спиной, а ее называют шлюхой… Как ты это терпишь?

– Потому что она нас любит, – уверенно произнес он. – Она любит нас больше всех на свете. А люди пускай болтают. У мамы были загулы, и пойми правильно – мне это больно. Но зато ей приходится терпеть меня и весь этот город, так что мы квиты. По правде, не место ей в Эдинбурге. Со здешними женщинами ей скучно, они только и болтают, что о местных ярмарках и рецептах. Ты единственный, с кем ей есть о чем поговорить, потому что она воспитала тебя как своего друга. Вы с ней можете болтать о книгах и искусстве, о том, в чем я ни рожна не понимаю. А теперь, когда ты ее избегаешь, ей и душу отвести не с кем.

Я прямо спросил отца, спал ли он с другими женщинами, – он ответил, что было дело, но только из мести.

– Мне никогда никто не был нужен, кроме твоей мамы, – проговорил отец торжественно, как будто давая клятву. – Она единственная женщина, на которую мне не плевать. Только я это не сразу понял.

Он меня не вполне убедил, и я не смягчился, пока в девятом классе отец не записал меня в футбольную команду. Хотя от этого я родителей лучше понимать не стал, игра позволяла мне выпускать пар, и мало-помалу мои отношения с мамой улучшились.

К выпускному классу мы с Дойлем были лучшими игроками в команде, и футбол помогал мне очаровывать девушек и отвлекал внимание сверстников от того, что я читал стихи ради удовольствия и без труда выбился в отличники, а большая часть класса в это время смотрела «Американского идола» и не одолела еще основ алгебры. Моя тощая фигура раздалась в плечах, и я стал не последним ресивером. Я еще не дотягивал до команды колледжа, да и для Таунтона был недостаточно хорош, но мне на это было наплевать. Мне нравилось ощущение, когда я высоко подпрыгивал и мяч ложился мне в руки в тот самый момент, когда едва различимые лилипуты внизу пытались его достать; нравилось вырваться вперед и бежать вдоль боковой линии – такое случалось нечасто, но из всех моих переживаний это было ближе всего к сатори.

Дойль ростом не вышел, зато отличался быстротой и упорством в борьбе за мяч. Им заинтересовалось несколько колледжей, в том числе Университет Южной Каролины. Сам Стив Сперьер, бывший игрок, а ныне знаменитый футбольный тренер, посмотрел один из наших матчей и потом пожал Дойлю руку и сказал, что будет за ним следить. Но Дойль был не уверен, что хочет поступать в колледж.

Когда он сказал мне об этом, я ответил:

– Ты что, с ума сошел?

Он с горечью покосился на меня, но промолчал.

– Чтоб тебя, Дойль! – продолжал я. – У тебя есть шанс играть за университет, и ты его профукаешь? Футбол – твой единственный выход из этой дыры.

– Никуда я отсюда не выберусь.

Он сказал это так безапелляционно, так буднично, что я на секунду ему поверил, но все же напомнил, что он лучший угловой в округе и посоветовал не пороть горячку.

– Ни хрена ты не понимаешь! – Он толкнул меня в грудь с жесткой усмешкой на лице. – Думаешь, ты самый умный? Думаешь, у тебя от этих твоих книг ума прибавилось? Да на самом деле ничего ты не знаешь.

Я подумал, что драки не миновать, но он просто ушел, ссутулившись, опустив голову и засунув руки в карманы спортивной куртки. На следующий день он снова был таким, как всегда, ухмылялся и сыпал острыми словечками.

Но чаще Дойль бывал угрюмым. Он стыдился своей семьи – все в городе смотрели на его родных сверху вниз, и каждый раз, когда я заезжал за ним, я видел, что он ждет на дорожке, как будто надеясь, что я не замечу, какая убогая у него жизнь: дом-развалюха с крышей из рубероида, свора собак бегает по неухоженному участку, тут же болтается какая-нибудь из сестер, беременная неизвестно от кого, и старик отец, от которого за версту разит крепленым вином. Я думал, что его пораженческие настроения из-за этих жизненных обстоятельств, но не понимал, как глубока его рана и как важны для него даже самые мелкие победы.

В ту осень в графстве Калливер только и говорили, что об исчезновении трехнедельного младенца, Салли Карлайл. Полиция арестовала мать девочки, Эмми, за убийство, потому что объяснения были откровенно бредовые – она клялась, что ее дочь унесли граклы, пока она развешивала белье, но также свидетели припомнили, как Эмми говорила, что никогда не хотела ребенка. Люди качали головами, пеняли на послеродовую депрессию и вспоминали, что Эмми всегда была сумасбродкой, ей вообще не стоило заводить детей, и двоим старшим повезло, что они выжили. Я видел ее фотографию в газете – ничем не примечательная, пухленькая женщина в наручниках и кандалах, – но не мог вспомнить, попадалась ли она мне на глаза когда-либо раньше, хоть и жила всего в паре миль от города.

В последнюю неделю про граклов пошли и другие слухи. Житель Кресент Крика рассказал, что утром по небу летела стая, такая огромная, что закончилась она только минут через пять. Три девушки лет восемнадцати клялись, что граклы облепили их машину так плотно, что они даже друг друга не могли разглядеть, пока не включили свет.

Ходили и другие истории менее надежных свидетелей, и самая поразительная и невероятная – рассказ пьяницы, который лег проспаться в канаве близ Эдинбурга. Он отрубился рядом со старым сараем без крыши, а когда проснулся, увидел, что здание чудом покрылось блестящей черной черепицей. Пока он чесал в затылке, дивясь этой неожиданности, крыша взлетела вверх, хлопая крыльями, и распалась на тысячи и тысячи черных птиц, к которым присоединялись все новые, – он утверждал, что граклы заполнили весь сарай. Они выстроились в колонну, широкую и темную, как торнадо, которая поднялась в небо и исчезла. Хозяин фермы подтвердил, что нашел в сарае несколько десятков мертвых птиц, и некоторые выглядели раздавленными, но, узнав о предположении, что граклы в таком количестве набились в сарай, только усмехнулся. Я тут же вспомнил о черном диване на озере Уорнок, но сразу списал это на действие пива и травки. Однако пересуды не смолкали.

В нашем уголке Южной Каролины граклов называют дьявольской птицей, и не только за то, что они грабят гнезда. Это крупные птицы примерно в фут длиной, с блестящими черными с фиолетовым отливом перьями, глазами лимонного цвета и острыми клювами. Издали их часто принимают за воронов. Говорили, что большая стая граклов скрывается на островах Барьер, ожидая распоряжений дьявола; рассказывали также, что их завезли в наши края капитан Черная борода со своими пиратами. По преданию, Черная борода, посол Сатаны на Земле, сам управлял стаей, а когда он умер, каждой птице перепал клочок его бессмертной души, а вместе с ней – и различные злодейства. Лишившись его руководства, они творили зло бессистемно, не соблюдая рационального закона причины и следствия.