Array Коллектив авторов - Легенды о призраках (сборник)

Руди смотрит на нее, на остальных посетителей закусочной, затем начинает говорить – его голос словно маленькое, тщедушное, испуганное существо:

– Кажется, я сегодня совершил ужасную вещь. Не специально, но… – Он смотрит на нее, и в его глазах столько безмолвной мольбы, что у Лорены сжимается горло. Она уже и не помнит, когда в последний раз видела человека, которому было бы столь же одиноко.

– Что случилось, Руди? Расскажи.

– Я не знаю… – мямлит он. – Я… ну, ты мне вроде как нравишься… Думаешь, почему я всегда останавливаюсь здесь, когда уезжаю в рейс и когда возвращаюсь?

Лорена слегка краснеет:

– Да. Я чувствовала, что ты неровно ко мне дышишь. Но ты ведь скромняга.

– Твое мнение обо мне много для меня значит, и я… я не хочу, чтобы оно испортилось.

Лорена ставит кофейник обратно на плиту и говорит повару и второй официантке, что уходит на пятнадцатиминутный перерыв. Берет чашку Руди и его недоеденный сэндвич и машет рукой, приглашая его в одну из пустых кабинок.

Когда они усаживаются друг против друга, Лорена откидывается на обитую тканью спинку скамейки, складывает руки на груди и говорит:

– Руди, послушай, что я тебе скажу. Ты мне тоже нравишься. Я думаю, ты хороший парень. Я и сама делала в жизни вещи, которыми я не горжусь, и поэтому стараюсь никого не осуждать. Так что давай – рассказывай.

Руди, не глядя на Лорену, начинает рассказывать. Он не поднимает глаз, даже когда доходит до самой страшной части своей истории. Чтобы разобрать слова, Лорене приходится наклониться вперед и повернуться к Руди здоровым ухом. В какой-то момент ей становится трудно сосредоточиться на его словах, на глаза наворачиваются слезы. Но она все равно слушает, и ее мутит.

Договорив, Руди делает глоток кофе – он уже остыл – и наконец смотрит ей в глаза. Что-то в нем трогает ее, она садится рядом с ним и вытирает ему лицо бумажной салфеткой.

– Руди, послушай меня, хорошо? Если бы не ты там проехал, то кто-нибудь другой – обязательно. Ты ведь ничего не мог сделать. И никто бы не смог.

– Лорена, но я же не… – Он берет ее за руку. – Я плохой человек?

– Нет. Плохой человек не чувствовал бы того, что ты чувствуешь сейчас. – Она обеими руками берет его за голову. – Запомни это, Руди, запомни хорошенько.

– Да…

– Да не маши рукой, я серьезно говорю: я тут такое вчера ночью на диктофон записал!

– Во имя всего… Дружище, я тебя умоляю, найди себе женщину, скачай порнухи, начни собирать фарфоровых гномиков, но только брось заниматься этой фигней, ладно? Ты своей дурацкой охотой за привидениями уже всех достал. Это еще к тому же и небезопасно. Шляешься один по ночам, неровен час…

– Ну пожалуйста! Ты просто послушай. Я тебе обещаю, что если это ерунда, если ты все еще будешь думать, что это напрасная трата времени и денег, то я брошу. Ладно?

– Хорошо. Давай послушаем.

Щелчок. Шипение. «Где ты пропадал? Я скучала по тебе». Шипение. (Очень тихо, автомобильный шум почти заглушает слова.) «Потанцуешь со мной?» Щелчок.

– Ну?

– Бог ты мой…

Сегодня танцевальный зал «О’Генри» забит до отказа, оркестр как никогда хорошо исполняет You Came Along, Love in Bloom и (I Can’t Imagine) Me Without You – это одна из самых любимых ее песен. Но ее спутник сильно перебрал выпивки и начал вести себя чересчур нахально. Она берет его левую руку и молча возвращает себе на талию, где ей и положено находиться. Он не понимает, и скоро его руки снова соскальзывают вниз, касаясь ее в самых неподобающих местах. Наконец она теряет терпение, вырывается и бьет его по щеке.

– Прекрати, я прошу тебя!

Он смотрит на нее с недоумением и потирает щеку. Несколько пар остановились и смотрят на них.

– Я не понимаю, о чем ты, – говорит он.

Она оглядывается по сторонам, замечает, что на нее глазеют, и заливается краской. Надо было остаться дома и послушать «Тень» вместе с родителями. Этот новый актер, Орсон Уэллс, – у него такой голос! А вместо этого она потащилась на танцульки и теперь выглядит дурой, потому что парень, с которым она сюда пришла, оказался пьяницей и нахалом.

– Я хочу, чтобы ты отвез меня домой, если не возражаешь.

Он подходит к ней вплотную и хватает ее за плечи.

– Никуда я тебя не повезу, – с трудом выговаривает он. – Мы вернемся за столик, выпьем и успокоимся.

Она пытается высвободиться, но он держит ее крепко. Она изо всех сил наступает ему на правую ногу. Он вскрикивает, отпускает ее и отшатывается назад.

– Отвези меня домой немедленно!

– Никуда я тебя не повезу. Хочешь уйти – уходи! Приятной прогулки.

Он раздраженно разворачивается, нетвердым шагом направляется прочь и исчезает где-то среди танцующих. У нее выступают слезы унижения и злости. Ничего не видя перед собой, она идет по танцевальной площадке к дверям. По ее щекам текут слезы, лицо горит и уже начинает опухать. Может, от холодного ночного воздуха ей станет немного лучше.

Она толкает двери и выходит в морозную зимнюю ночь. Ей идти меньше мили. У нее сильные ноги, ноги танцовщицы, и она наверняка дойдет. Да, она сильно замерзнет по дороге, но дома ее ждут отец и мать. Горячее какао, а может быть, и суп. Отцовское теплое пальто и кресло у камина. Приятная музыка по радио. Интересно, «Гершвин представляет» сегодня будут передавать? (Она надеется, что будут.)

Обхватив грудь руками, она вдыхает ледяной воздух и идет к дороге. Ее белое платье сливается с кружащимся снегом.

Полиция находит машину весной, после первой серьезной оттепели. Она лежит на крыше неподалеку от кладбища Воскресения, на дне длинной и глубокой ложбины, которая тянется вдоль Арчер-авеню. Зимой эту ложбину всегда заметает снегом, который скрывает трупы животных, приползших сюда умирать еще осенью, мусор, выброшенный подростками, когда они на полной скорости влетают в поворот, а иногда даже закоченевшие тела бродяг, которые устраиваются здесь на ночь, укрывшись газетами и думая, что утром, немного отдохнув, они отправятся дальше.

Вся левая сторона автомобиля вмята чудовищным ударом, дверь и половина капота отсутствуют.

– Эта машина будто с танком повстречалась, – говорит один полицейский.

Второй качает головой:

– Вряд ли после такого удара кто-нибудь выжил. По крайней мере, хоть номер на месте.

Полицейские связываются с участком по рации. Им приказывают осмотреть близлежащую местность. Они производят осмотр, но ничего не находят.

Старик просыпается в четыре утра и лежит в постели, глядя в потолок. Он терпеть не может этого узора на штукатурке – завитки накладываются друг на друга, и невозможно до конца проследить взглядом какую-либо линию. Они слишком похожи на снег, подхваченный безжалостным зимним ветром, летящий ночью в лобовое стекло, – нескончаемый натиск белого цвета, с которым не справляются «дворники». Белое… слишком много белого.