Татьяна Форш - Цыганское проклятье

Матушка, наконец, улыбнулась, перекрестила сына и поцеловала в лоб:

– Поезжай с Богом и возвращайся скорее.

Уже на подъезде к поместью Русаловых Алексея охватила дрожь. Ведь его никто там не ждет. Что, если Марья его прогонит? Вдруг ей уже суженого нашли? После бала прошло почти четыре месяца, и за это время многое могло измениться. Может, она и не помнит его уже?

– Игнат, вроде церквушка за деревьями виднеется. Останови. Хочу зайти, свечку поставить.

– Свечку – это хорошо, барин. И я, пожалуй, с тобой.

За небольшим перелеском и правда расположилась небольшая церквушка. Была в ней и колокольня, но пока пустая. По всему видно, что церковь совсем новая – ни ворот, ни забора. А чуть поодаль вовсю шло строительство.

У входа, сидя на пушистом снегу, жмурилась серая кошка. Солнце светило ярко, отражаясь в миллионе снежинок.

– Любезный, – Игнат поймал за руку мужика, тащившего на плече увесистое бревно, – в вашей церкви службы проводят? Али строитесь еще?

– Церковь-то давно достроена. Вот только колокола пока не отлили. Генерал Русалов обещался к свадьбе дочери их заказать, а теперича и не знаем, когда ждать. А во-о-он там, – работяга кивнул на стены, возле которых копошились люди, – монастырь возводим, по приказу дочки генеральской. И на кой он ей понадобился, ума не приложу, да у богатых свои причуды.

Мужик уже хотел пойти дальше, но его остановил Алексей:

– А дочку его как зовут?

– Знамо дело как. Мария и зовут. Дочь у него одна.

– И скоро свадьба у Марии Русаловой? – Алексей почувствовал, как надежды покидают его.

– Да кто бы знал, – мужик сбросил ношу на землю и вытер лоб грязным рукавом, – вы, гляжу, тоже из богатеев, вот сами пойдите да спросите. Дочка ихняя – вон она. – Мужик указал в сторону возвышающегося над землей фундамента.

Алексей проследил за его рукой и нервно сглотнул, жадно вглядываясь в девичий силуэт.

Мария стояла к нему спиной и о чем-то разговаривала с вихрастым парнем. Тот держал в руках исписанный лист и тыкал в него пальцем, что-то объясняя. На этот раз девушка была одета в короткий полушубок, отороченный мехом. Из-под него виднелось длинное серое платье, волосы убраны под шаль.

– Это и есть твоя невеста, барин? – Игнат недоверчиво хмыкнул. – Монахиня какая-то, а не генеральская дочка.

– Да она это. Не сомневайтесь, – напомнил о своем присутствии работяга. Наклонился и, кряхтя, взвалил на плечо бревно. – Некогда мне с вами лясы точить, господа хорошие. Уж извиняйте. Работать надо.

Некоторое время Алексей стоял неподвижно, боясь окликнуть ту, что являлась к нему каждую ночь во снах, чей запах он помнил и сейчас: жасмин и едва уловимый сладковатый запах кожи – не духи, которыми было модно теперь обливаться, а естественный аромат, который хочется вдыхать снова и снова.

– Слышь, барин? Ты пока истуканом прикидываешься, я пойду свечку запалю.

– Стой, Игнат, я с тобой! – крикнул Алексей в спину удаляющемуся ямщику, не решаясь признаться даже самому себе, что до дрожи в коленях боится подойти к Марии.

В церкви было тепло, пахло воском и ладаном. Шаги гулким эхом разлетались под сводами. Святые с икон смотрели строго, но не зло. Игнат перекрестился и посмотрел на Алексея. Тот неуклюже повторил его действия, потому как до сего дня не молился никогда. Хотя матушка и была верующей, но Алексея в основном воспитывал отец, считавший, что самое важное для мужчины – уметь защитить себя и своих близких. А лоб перед иконами разбивать – какой в том прок?

Игнат усмехнулся, но говорить ничего не стал.

Навстречу им вышел высокий бледный мужчина с блестящими черными глазами. Он был облачен в рясу священника, на груди висел массивный серебряный крест.

– Здравствуй, батюшка, – первым начал Игнат, – дозволишь помолиться? А то смотрю, пустует обитель. Может, не рады здесь гостям?

– И вам здравия, добрые люди. Храм Божий открыт для каждого. У нас тут стройка вовсю идет, вот народ и не спешит пока. Как только монастырь возведем, даст Бог к лету, так и прихожане пойдут. А вы к нам какими судьбами? Вижу, не сухаревские, а, кроме усадьбы Русаловых, поблизости и нет ничего.

– А правда, что Русалов дочку замуж выдает? – Игнат не мог скрыть своего любопытства.

– Откуда такие слухи пошли?

– Да вот, работники ваши сообщили. – Он никак не унимался, и Алексей с трудом подавил в себе желание отправить его на улицу.

– Сплетни это. – Священник махнул рукой. – Вы помолиться хотели. Я мешать не буду, выйду на воздух, погода стоит хорошая, мороз вроде спал.

– Странный он какой-то, – заговорщицки пробормотал Игнат, как только за священником закрылась дверь, – глазищи видал какие черные? Как у цыгана какого-то.

– Ты лучше за своим языком следи, а не за чужими глазищами. Как там говорится, не суди, да не судим будешь? Правильно?

– Правильно, барин. – Игнат, кажется, обиделся и сразу перевел тему: – Ты за здоровье если просить хочешь, то вон, к Пантелеймону ступай.

– А если не о здоровье? – Алексей взглянул на скорбный лик святого.

– Будет здоровье, остальное приложится, – философски заявил Игнат.

– Может, я о любви просить хочу?

– Тогда это к Петру и Февронье, только нету здесь их иконы. Проси своими словами, барин, у всех святых и Спасителя.

Никогда Алексей не обращался к Богу, а вот теперь решил, что не от кого больше помощи ждать. Говорят, он всемогущ и справедлив.

Вспомнив, как крестился давеча Игнат, Алексей тоже осенил себя знамением. По телу пробежала едва ощутимая дрожь, и где-то в груди защемило. Сердцу вдруг стало горячо. Алексей вспомнил, что в левом кармане у него лежит ожерелье Марьи. Пальцы нащупали металл и потянули. Рубины вспыхнули яркими огнями, отражая блики свечей.

Сжав украшение в кулаке, он мысленно стал просить святых о помощи. Может, они смягчат сердце юной Марии Русаловой, и она не откажет ему.

Массивная дверь за спиной едва слышно скрипнула, впуская вместе с холодом звонкий девичий голос, от которого стали ватными колени.

– Павел, я, пожалуй, пойду домой. С архитектором все обсудили, мне его план понравился.

Алексей медленно, точно во сне, сунул ожерелье в карман и обернулся, во все глаза разглядывая потерянную нимфу. Даже в обычной шали, даже в монашеском сером платье она не потеряла очарования. Сердце юноши колотилось так, что грозило выскочить из груди, а рубины, что он держал в кулаке в кармане, нагрелись так, что почти прожгли в нем дыру.

– Мария, здравствуй! – Тяжелый язык едва поворачивался в мгновенно пересохшем рту.