Дарья Бобылёва - Забытый человек

Этим летом идиллия рухнула: старшая сестра в связи с долгожданными успехами в личной жизни решила закинуть к Яне своего сына, семилетнего Тасика (в свое время сестра долго подыскивала ему «исконно русское имя» и остановилась почему-то на исконно греческом Тарасе). Перспектива провести лето с племянником мнительную Яну неприятно взволновала. Во-первых, своих детей у нее не было и общаться с ними она не умела. Во-вторых, племянник мог потеряться в лесу, утонуть в речке, упасть с велосипеда прямо на камень, подраться с другими мальчишками, подцепить грипп или клеща – и вся ответственность легла бы на Яну. В-третьих, ребенку надо варить каши и супы, а она не очень-то умела готовить…

Яна встревоженно мямлила все это, стараясь не смотреть на хмурую сестру, но та не оставила ей никаких шансов – Тасику нужен свежий воздух, и точка, дача общая, а готовить – ничего, научишься.

Теперь Тасик катался на велосипеде, с которого мог упасть, в компании мальчишек, с которыми мог подраться, а Яна озабоченно смотрела то на незваную розу, то на пострадавший палец. Надо бы выдернуть, зачем она тут, только нарушает композицию клумбы, с которой Яна столько возилась, чтобы было красиво. И розы ей совсем не нравились – капризные, коварные цветы с развратным запахом.

Яна потянулась к розе и тут же пожалела ее – маленькая, тонкая, растет, старается. Защипало ранку на пальце. Пришлось искать аптечку и мазать палец йодом, а то вдруг инфекция, нарыв, заражение крови…

Соседка Людмила, перемурлыкиваясь по телефону с забавным пожилым поклонником, который звал ее Люсиль, проводила Яну взглядом и подумала, что ведь хорошая девочка, только уж очень застенчивая, так нельзя, никто замуж не позовет. Надо познакомить ее с тем приятелем сына, Женя кажется. Тоже застенчивый, в очках.

Людмила была так благодушно настроена потому, что сегодня утром распустились подсолнухи, выросшие сами по себе возле ее дачи. Продолжая бормотать в трубку незначительные нежности, она сорвала один тяжелый цветок и пошла на веранду – искать банку, в которую его можно поставить.

И клубники в тот год было необъяснимое количество. По единственной улице дачного поселка, изгибавшейся у леса в виде буквы «Г», гоняли на велосипедах диатезные от обилия ягод дети. Их мамы, бабушки и прабабушки в это время варили, перетирали с сахаром и закатывали, пекли пироги и даже вялили клубнику на солнце – супруга Палыча Изольда Марковна утверждала, что так делают в Испании.

Из леса землянику и чернику приносили банками, а грибы – ведрами, хотя настоящий грибной сезон еще вроде бы и не настал.

– Бабушка сегодня тридцать два белых принесла, – рассказывала маленькая и серьезная Даша, печально глядя на муравья, который пытался утащить крохотный кусочек печенья. – И кувшинки. В канаве за калиткой кувшинки выросли. Как блюдечки…

– А мы больше за грибами не ходим, – важно сказал Миша, обладатель новенького велосипеда с многочисленными скоростями. – Мама говорит – неинтересно. Искать не надо, сами лезут. У нас десять банок соленых, три наволочки сушеных, замороженные еще и…

– Конец света будет, – перебила Даша. – Я в Интернете читала.

– Врут? – предположил Никита, Димочкин старший, который уже вернулся с моря.

– Нет, будет, – упрямо замотала головой Даша. – Вон сколько всего. Откуда оно? А потому, что в последний раз…

А потом председателя правления Палыча разбудил среди ночи загадочный запах – сильный, сладкий, от которого воздух казался густым, как варенье. Палыч заворочался на потной подушке, принюхался, впустив в себя еще больше томительной сладости, громко чихнул и сам же от неожиданности подпрыгнул.

– Что… что такое? – забурчал он, шаря по стене над кроватью в поисках выключателя. – Что еще за… Что такое?

Зажегся свет. Палыч, трепеща ноздрями, стал выбираться из-под одеяла и тут же застыл в неловкой позе, увидев на пороге комнаты Изольду Марковну. Летние ночи Изольда всегда проводила у себя, в отдельной комнате на втором этаже.

– Что?.. – неопределенно удивился Палыч.

– Розы, – смущенно улыбнулась она. – Это розы…

Изольда подошла, приподняла двумя красиво вытянутыми пальцами одеяло, стряхнула с простыни крошки – Палыч любил закусить перед сном, – и легла рядом с мужем. Палыч совсем растерялся – последний раз что-то подобное у них было полгода назад, и то это он пришел к Изольде, да и выпивши был, а она ни единым словом, ни единым движением его посягательство не одобрила…

Изольда положила сухую лапку с острыми ногтями ему на грудь. Палыч осторожно приподнялся, думая только о том, чтобы эту лапку не сбросить, не потерять, вдохнул еще тягучей сладости и выключил свет.

Яна той ночью вышла на веранду попить и увидела в небе оранжевые облака. Сначала она долго моргала и щурилась, пытаясь понять, что это и откуда, потом проснулась окончательно и заволновалась. Было что-то нехорошее в этих пламенеющих лохмотьях, ползущих над черными вершинами деревьев. На них словно падал отсвет далекого пожара, или приближающейся к Земле кометы, или обезумевшего солнца, решившего взойти среди ночи на западе… На западе небо было ярче, там облака казались совсем апельсиновыми, и от них даже как будто исходил слабый, отраженный свет.

И еще воздух был пропитан ароматом роз, почти непристойным в своей густоте и сладости.

Яна сначала постояла на крыльце, вглядываясь в небо, потом подошла к калитке – оттуда обзор был лучше. А потом ей показалось, что самый лучший вид на небо открывается с улицы. Яна взялась за калитку рукой и вскрикнула от боли. Роза. Высокий цветок прильнул к калитке сбоку, у столбика, и его колючки воткнулись в руку резко и глубоко, как будто укусили. Яна с бессильной обидой смотрела на пышную головку цветка, черным пятном выделявшуюся на светлом фоне забора. Хитрый цветок, злой…

Яна нащупала стебель, скользнула по нему пальцами до самой земли – осторожно, чтобы опять не уколоться, – и решительно вырвала розу с корнем.

Тамара Яковлевна из первой дачи вышла к воротам, чтобы все-таки выяснить, что же окрашивает облака в огненный цвет. Если это пожар или автокатастрофа – посмотреть тем более интересно.

Одного взгляда на поле за воротами было достаточно, чтобы понять, в чем дело, и немного огорчиться. Все оказалось проще и скучнее, чем представлялось Тамаре Яковлевне. Там, где раньше была подозрительная стройка, теперь стояло большое приземистое здание из стекла и металла. Здание было освещено изнутри, и ярко-оранжевый свет вырывался из широких окон, столбом уходил вверх через стеклянную крышу. Так светятся города, когда подъезжаешь к ним на ночном поезде, или летающие тарелки, торжественно похищающие в кино наивных американцев.