Хелен Уэкер - Голем и джинн

Наконец все было сделано. Он подумал было вырезать на стекле их имена, но потом оставил могилу бессловесной. Он знал, кто они и почему здесь лежат. Этого вполне достаточно.

Солнце уже садилось, когда она возвращалась домой, в свой новый пансион на Элдридж-стрит. Ее комната была не просторнее, чем та, которую когда-то нашел для нее равви, но сам дом был вдвое больше, а жильцы в нем — гораздо общительнее. Хозяйка, бывшая актриса, сдавала большинство комнат людям из театрального мира, главным образом блуждающим актрисам, которые на пару сезонов задерживались в Нью-Йорке, а потом уезжали в поисках новой сцены. Голему нравились новые соседи. Иногда она уставала от их беспокойных мыслей, но зато их энтузиазм был непритворным, да и она им тоже нравилась. Молодая вдова казалась островком тишины и спокойствия в их шумной, суетливой жизни, а кроме того, она умела слушать. Довольно быстро выяснилось, что она умеет шить, и скоро они все просили ее чинить их костюмы и даже шить новые: «У нас в труппе просто ужасная портниха; тебе она и в подметки не годится». Они платили ей, когда могли, а еще приносили цветы, пирожные, билеты на первый ряд и развлекали ее своей беззаботной болтовней. И в отличие от ее старого пансиона, никого не интересовало, почему целую ночь у нее горит свет или кто там в темноте крадется по лестнице.

Она поднялась к себе и, удивленная, остановилась: с ручки двери свисало свадебное платье из дешевого атласа с большой дырой на шлейфе. Скоро нашлась и записка от одной из соседок: та заранее благодарила за починку костюма и обещала расплатиться пакетом шоколадного драже или еще чем-нибудь на выбор Хавы.

Она занесла платье в комнату, зажгла лампу и придвинула корзинку для шитья. Ее собственное свадебное платье, аккуратно сложенное, лежало в шкафу, под рабочей одеждой. У нее не хватало духу расстаться с ним.

Работа была несложной, и скоро Хава закончила. Рассеянно она расправила корсаж и рукава, надеясь найти еще что-нибудь для починки, но думая все это время о призыве Анны «что-то делать» с Джинном. Для Анны это «что-то», вероятно, означало бы бурный роман, полный мелодрамы и невыполненных обещаний. Наверное, и Джинн был на такое способен — то, что промелькнуло между ним и Софией Уинстон, намекало на что-то подобное, — но она? Смешно подумать, будто она может настолько опьянеть от страсти, что забудет о разуме и последствиях.

Но есть ли другой путь? Неспешное ухаживание, потом брак и тихая домашняя жизнь? Даже не представить. Он сойдет с ума, если снова запереть его в клетку, обязать хранить верность и каждый день возвращаться в одну и ту же крохотную комнатку. В итоге он начнет винить во всем ее, и она его потеряет. И даже если каким-то чудом он примет подобную жизнь, согласится ли она снова выйти замуж, после Майкла? Может, лучше остаться в одиночестве и шить по ночам в своей комнате? «Тебе надо хотя бы попытаться стать счастливой», — сказала ей Анна, но как этого достичь?

В дверь постучались — хозяйка пансиона принесла телеграмму:

— Хава, вот, только что пришла.

Она вручила жиличке бумажный квадратик и закрыла за собой дверь, явно умирая от любопытства.

БЕЙРУТ СИРИЯ 29 СЕНТ

ХАВЕ ЛЕВИ

67, ЭЛДРИДЖ-СТР Н-Й

ПОЛУЧИЛОСЬ ВСЕ КРОМЕ ОСВОБОЖДЕНИЯ…

Голем на секунду закрыла глаза. Он не особенно надеялся, и она это знала. И несомненно, она все равно потеряла бы его, потому что жажда к перемене мест была у Джинна сильнее любой привязанности. Но все равно ей было бесконечно жалко его.

Она начала сначала:

ПОЛУЧИЛОСЬ ВСЕ КРОМЕ ОСВОБОЖДЕНИЯ

СКАЖИ АРБЕЛИ ОПЯТЬ НУЖНА РАБОТА

Тут она улыбнулась.

ВОЗВРАЩАЮСЬ ЧЕРЕЗ МАРСЕЛЬ ЖДИ 19 ОКТ

ПОД СВОИМ ОКНОМ

А может, думала она, застегивая плащ, еще найдется какая-то нейтральная территория, какая-то золотая середина между страстью и разумом. Непонятно, как они будут искать эту территорию, — скорее всего, им самим придется творить ее из ничего. И любой выбранный ими путь не будет легким. Но разве она не имеет права на надежду?

Она вышла на улицу, в ясную ветреную ночь, и отправилась на Бродвей, чтобы послать ему телеграмму: не надо приходить под ее окно — она сама встретит его в порту.

Всякая книга — это плод коллективных усилий, но несколько человек мне хотелось бы выделить особо: без них моего романа просто не было бы. Моего бесконечно упорного агента Сэма Столоффа, который заставлял меня писать с того самого момента, как книга была задумана. Моего фантастического редактора Терри Картен, которой я бесконечно благодарна за ее проницательность и терпение. Огромное спасибо также и многим прекрасным сотрудникам издательства «Харпер-Коллинз», помогавшим довести роман до публикации.

Поиск информации для моей книги был сам по себе серьезной работой, и я то и дело обращалась к двум основным источникам. Книга профессоров Аликсы Нафф и Грегори Орфалеа была незаменима для рассказа о Маленькой Сирии. А писать в современной Калифорнии о Манхэттене 1890-х годов было бы гораздо труднее без помощи Цифровой галереи Публичной библиотеки Нью-Йорка. (Все неточности, допущенные в книге, разумеется, только моя вина.)

Множество благодарностей я должна принести тем, кто читал куски моей книги в том виде, как она была сначала написана; это Бинни Киршенбаум, Сэм Липсайт, Бен Макаркус, Николас Кристофер, Клер Бимз, Мишель Адельман, Аманда Пеннели, Джеф Бендер, Риф Ларсен, Шерон Пакук, Ребекка Шиф, Анна Селвер-Кассел, Дей в Энгландер, Андреа Либин, Керин Бертино, Джуди Стернлайт, Рана Казказ, Дейв Дил и Ребекка Мюррей. А следующая порция благодарностей отправляется Аманде Пеннели за то, что она первая подала мне идею книги.

Кара Леви, Руфь Галм, Майкл Макаллистер, Зоя Феррарис, Брайан Ойль и Дэн Уайт своей верной дружбой помогли мне сохранять разум и энтузиазм даже в те моменты, когда здравый смысл советовал засунуть все написанное в самый дальний ящик и забыть.

И наконец самое важное: бесконечная благодарность моей дорогой семье, всем моим Уэкерам, Казказам и Халафам, а главное — маме, папе и мужу за их любовь и поддержку. И последнее спасибо — моей чудесной Майе, которая появилась как раз к эпилогу.

Древние арабские названия, Дамаска и Иерусалима соответственно. (Здесь и далее прим. перев.)

Волчанка красная (лат.).