Диана Сеттерфилд - Беллмен и Блэк, или Незнакомец в черном

Уильям рухнул на могильную плиту, корчась и дергая себя за волосы. Черты его лица исказились так сильно, будто кожа пыталась отделиться от костей черепа. Он ждал, что волна боли накроет его, подхватит и унесет неведомо куда, однако этого не произошло. Он оставался здесь, со своей мэкой — неизменной, бесконечной, нестерпимой. Он стремился вырваться из этого замкнутого круга; но что действительно вырвалось, так это вопль из его горла, из самого нутра, гулкий и протяжный, который отозвался долгожданным эхом в его голове, подавляя и притупляя мысли.

Звон в голове постепенно стихал. Вдруг этот тип уже исчез? А вдруг его здесь и не было вовсе? Тогда Беллмен сможет продолжить путь и довести до конца задуманное. Он поднял глаза.

Все еще здесь. Стоит как ни в чем не бывало, выпятив грудь и заложив руки за спину.

Незнакомец взглянул на него сверху вниз и произнес одобрительно:

— Так-так! Хорошо!

Уильям поежился. Неужто он имеет дело с безумцем?

— Понимаю. Ведь вы еще молоды… — Он разомкнул руки, но через секунду, передумав, снова убрал их за спину. — Я, знаете ли, вижу вещи в ином свете.

— Надо полагать. — Голос Уильяма, сорванный недавним воплем, прозвучал еле слышно.

— Да. И сейчас я вижу перед собой… — Он сделал паузу, долго и медленно набирая в легкие воздух, как будто затягивался сигарой чрезвычайно редкого и дорогого сорта, прежде чем с наслаждением выдохнуть: — Перспективу.

Уильям смотрел на него настороженно. Этот тип явно помешался. Но потом в его голове звякнул сигнальный звоночек.

Как там было?

Делиться, продавать, прятаться, сотрудничать.

Сотрудничать.

Он подумал о Доре.

И согласно кивнул:

— Считайте, я в деле.

Прохладный утренний воздух вошел в его ноздри. Пауза. Согретый воздух, изрядно приправленный перегаром, вытек из его рта.

Он проснулся? Это походило на пробуждение. Значит, он спал?

Чувства возвращались к нему медленно, как к восставшему из гроба Лазарю. Голова раскалывалась. В груди ныло, словно он всю ночь надрывал криком легкие. Он лежал на чем-то холодном и твердом, и что-то шершавое скребнуло его щеку при попытке пошевелиться. Он приоткрыл один глаз. Вот как, он на кладбище! С надгробной плитой в качестве постели и свернутой веревкой вместо подушки. Рядом свежая могила. Это могила Розы.

Он закрыл глаз и начал вспоминать. Так, он был на похоронах жены. Потом пошел в «Красный лев». Очень много выпил. А потом? Что-то проскользнуло в памяти…

…и вновь исчезло.

А потом в сознание ворвалась тревожная мысль.

Дора!

Он вскочил настолько поспешно, насколько позволило затекшее тело.

Надо вернуться домой.

Даже не взглянув на моток веревки, оставшийся лежать на надгробии, он двинулся прочь с кладбища. Все его мысли были заняты дочерью и тем, что следует сделать для спасения ее жизни. Ибо она будет жить. Теперь он был в этом убежден. Она будет жить! И — хотя об этом он совсем не думал — будет жить и он сам.

Когда Беллмен появился на пороге комнаты, миссис Лейн ни словом не обмолвилась по поводу отпечатка веревочных колец на его щеке и исходящих от него алкогольно-кладбищенских запахов. Она лишь пошире распахнула дверь, впуская его внутрь. Кто упрекнет в нервном срыве мужчину, оказавшегося в таких обстоятельствах?

Казалось, все идет к концу: Дора билась в сильнейших конвульсиях. На сей раз Беллмен не стонал и не рвал на себе волосы. Его взгляд не метался по комнате в отчаянной попытке найти какое-то спасительное средство. Он стоял у кровати, не меняясь в лице, застывший как надгробный камень.

Приступ сменился затишьем при постепенно слабеющем дыхании. Миссис Лейн сложила руки девочки у нее на груди, преклонила колени и начала шепотом читать «Отче наш».

Беллмен произносил молитву с ней вместе — твердым, ни разу не дрогнувшим голосом.

Когда они закончили молиться, девочка все еще подавала признаки жизни. Слегка озадаченная, миссис Лейн приступила к молитве повторно.

Прозвучало последнее «аминь», но Дора продолжала дышать.

Недоумение миссис Лейн усилилось. Она растерянно взглянула на Беллмена и поразилась его необычайному спокойствию.

— Мистер Беллмен, вам не кажется, что ее дыхание стало свободнее? — спросила она.

— Так и есть.

Они склонились над девочкой, всматриваясь в ее бледное лицо. Миссис Лейн большим пальцем осторожно приподняла ее веко и проверила зрачок, а потом разомкнула скрещенные руки девочки и начала согревать их в своих ладонях.

— Боже всемилостивый… — начала она новую молитву, но запнулась уже на первой фразе.

Дыхание Доры оставалось поверхностным, но стало ровнее. Понемногу ее ледяные руки согревались, на щеках пятнами проступал румянец. И миссис Лейн полностью переключилась с забот о душе девочки на помощь ее телу. Прошел примерно час после кризиса, и ресницы Доры чуть заметно дрогнули. Она не очнулась, однако теперь ее состояние больше походило на обычный сон, чем на кому.

Беллмен не шевелился, как будто не замечая действий миссис Лейн и не слыша, что она говорит. Он не отрывал взгляда от дочери, хотя было непонятно, видит он ее или нет.

Лишь после визита Сандерсона, который изумленно покачал головой, столкнувшись с таким чудом, Беллмен позволил себе передохнуть. Он сбросил халат Розы с постели на пол, лег, не раздеваясь, и мгновенно провалился в глубокий сон.

Прошлая ночь: рукопожатие — или иной знак заключения сделки — над могилой, в темноте, с человеком, которого он едва мог разглядеть. Сегодня: его дочь возвращается к жизни.

Ни малейшего лучика не пробилось сквозь мрак его сна, чтобы осветить процесс разрушения прежнего и возникновения нового Уильяма Беллмена.

Что-то завершилось. Что-то вот-вот должно было начаться.

Без пяти минут одиннадцать Беллмен вошел в комнату дочери, и миссис Лейн поднялась, уступая ему место у постели.

— Гонг? — спросила она.

— На ваш выбор.

Миссис Лейн проследовала на кухню, где ее ждала Мэри.

— Что будет сегодня, мама?

— Нам самим решать.

— Может, пальнуть из пистолета у кухонного окна?

Ее мать нахмурилась:

— Мэри, это делается не для твоего развлечения. Что у нас было на днях? Вчера гремели кастрюлями, во вторник били в гонг… А в понедельник?

— Рояль?

— Мы не обязаны каждый раз выдумывать что-то новое. Я согласна разбить все тарелки, швыряя их с лестницы, если от этого будет хоть какой-то толк, но… Господи, уже пора!