Диана Сеттерфилд - Беллмен и Блэк, или Незнакомец в черном

Он сам едва мог вынести боль, вызванную воспоминаниями о боли своих близких.

— Какой толк в этой пытке? — спросил он Блэка. — Я больше не в силах терпеть.

— Вспоминай!

Во тьме было что-то еще. Медно-рыжая голова Люка. Чарльз, сгинувший в дальних краях и никем не оплаканный. Фред — он обязан был навестить его перед смертью! Почему же он этого не сделал?

Лицо его мучительно исказилось.

— Не заставляй меня и дальше…

— Вспоминай!

Из тьмы возник образ, давно упрятанный в самые дальние закоулки памяти: дядя Пол — мертвый, но тем не менее очень прямо сидящий в кресле.

— Я не могу! — крикнул он, напуганный так же сильно, как был напуган в первый миг, когда нашел своего дядю застывшим в этой позе.

— Вспоминай!

Парочка мисс Янг с белой фаянсовой чашкой, испачканной ежевичным соком. Та жуткая могила. Тот жуткий гроб. И жуткий преподобный Поррит, произносящий мамино имя…

Воспоминания обо всех неоплаканных мертвецах рвали на части его мозг. В один миг сердце его заполнилось скорбью, накапливавшейся на протяжении всей жизни. Казалось, он вот-вот сломается. Казалось, боль достигла предела и перешла этот предел. Казалось, он сейчас умрет. Но это был еще не конец.

— Вспоминай, — тихо произнес Блэк.

— Я все вспомнил.

— Нет, еще не все.

Беллмен вновь заглянул в прошлое, заранее страшась того, что может там увидеть. И он увидел — или ему так показалось — изогнутую линию. Плавную дугу. Как будто перенесенная с графика на стене, она прочертила небо над Уиттингфордом. Идеальная дуга, на одном конце которой был мальчик с рогаткой, а на другом — молодой грач на ветке далекого дерева.

Беллмен уже не трясся. Он окаменел.

А камень описывал заданную траекторию; мальчик очень хотел закричать и спугнуть птицу, но крика не получилось. У грача еще было время, он еще мог взлететь и с хохотом раствориться в небе…

Камень завершил свой полет.

Птица рухнула наземь.

Уильям не решался взглянуть на Блэка. Он скорее почувствовал, чем заметил, что Блэк поднялся из кресла.

— Мне страшно, — прошептал Беллмен.

— Вспоминай! — раздалось в ответ.

— Я вспомнил все. Все!

— Вспоминай!

— Мне больше нечего вспомнить!

— Вспоминай!

Когда Беллмен поднял глаза, перед ним была только густая, непроглядная тьма, но потом сквозь эту тьму проступили и заиграли, переливаясь, блики — синие, пурпурные, зеленые…

Далее из темноты одна за другой начали возникать картины его забытого прошлого. Дети с серьезными лицами, сознавая свою ответственность, льют уксус в чашу, полную монет. Застрявшая в яме корова; щербинка в девичьей улыбке; свежий сыр и сливовый компот; дядя Пол с розой от маминой шляпки; Полли в «Красном льве», ее рука на шевелюре Уилла и ее задранная ночная сорочка; целое озеро сочно-алой ткани на сушильном дворе; хохочущие сыновья у него на коленях; швея, поющая грустную песню, и ее лицо, озаренное светом памяти — горькой и сладостной…

— Что за жизнь у меня была! — изумленный, обратился он к Блэку. — Я мог бы всю ее вторую половину посвятить воспоминаниям о первой!

— Вспоминай!

И он вспоминал. Сцена за сценой, момент за моментом, радости и печали, любовь и утраты — все это вырвалось из тайников в глубинах сознания, — поток дней, часов и секунд, казавшийся нескончаемым.

«До чего же мне холодно», — подумал Уильям. И ему вспомнилось, как однажды, много лет назад, он трясся от холода под грудой одеял перед камином в маленьком коттедже, держа на коленях свою дочь. Она медленно подняла руку, и он почувствовал, как тонкие пальчики скользят по лицу и опускают его веки…

На верхнем этаже торгового центра на Риджент-стрит ночной сквозняк просочился под дверь одной из спален, нашел отверстие между краем одеяла и шеей спящей женщины и заскользил по ее телу. Стало зябко.

Лиззи пошевелилась в постели, подтянула одеяло и повернулась на другой бок в попытке согреться, но это не помогло. Холод коснулся лба и носа. Веки ее вздрогнули, и она пробудилась. Что-то было неладно. Она поднялась с постели и по стылому полу прошлепала босиком до окна, собираясь его закрыть, но оно и так было закрыто. Значит, сквозняк шел не отсюда.

Лиззи выбралась из спальни на галерею, а там уже дуло вовсю. Холодный воздух потоком спускался сверху. И кому это пришло в голову поднять стеклянный купол атриума? А поднят он был на максимальную высоту — между куполом и остальной крышей образовался трехфутовый проем, в котором зияло безоблачно-черное полуночное небо, усыпанное яркими звездами. На такое небо можно долго смотреть, восторгаясь, да только босые ноги Лиззи мерзли на галерее, а сама она была слишком утомлена для восторгов.

Все, что она могла сейчас сделать, так это спуститься вниз и уведомить о случившемся мистера Беллмена.

Пальто висело за дверью; она надела его поверх ночной рубашки и в темноте нащупала ногами туфли.

Снова шагнув на галерею, Лиззи вздрогнула от неожиданного звука.

Похоже на хлопки крыльев.

Новая волна воздуха хлестнула по щекам и шее, и прямо перед ней возникло, поднявшись снизу, нечто черное — пронзительно, предельно черное, — до той поры она даже представить себе не могла такую черноту. Возникло и тут же исчезло. Озадаченная, она задрала голову вверх: что это, птица?

Так и есть! Грач.

На секунду он завис под потолком, как бы примеряясь, а затем одним сильным, выверенным взмахом крыльев бросил свое тело в проем под стеклянным куполом. Наружу! Черный на черном фоне, он был почти невидим — если бы не звезды, по исчезновению и появлению которых она смогла еще несколько мгновений следить за его полетом. Потом звезды перестали мигать.

А она все стояла, глядя вверх, вцепившись пальцами в поднятый воротник пальто, не чувствуя холода, не замечая времени. Исчезнувший грач оставил черную запись в ночном небе — и, загадочным образом, в ее памяти.

Жители городка не забыли Уильяма Беллмена и пришли проводить его в последний путь. А потом они отправились по своим делам. Только домочадцы и самые близкие остались в гостиной особняка Беллменов. Помимо Доры, Мэри и миссис Лейн, здесь были фабричные управляющие Нед и Крейс, а также Роберт, выпекавший для фабрики хлеб, — теперь он был старшим мужчиной в семье Армстронгов. Из новеньких были только Джордж и Питер, осиротевшие племянники Мэри, которых теперь приютила Дора.