Александр Бушков - Рельсы под луной

Ну, закрутилось: мне собирать командиров взводов, ставить задачу, отдать кучу распоряжений, проследить за тем и за этим…

К полуночи управился, лег спать. Мой механик-водитель меня поднял на рассвете согласно приказу. Только я ополоснул физиономию и нацелился попить китайского чайку, заявляется командир танка и, виновато рыская взглядом, докладывает: у него башнер отсутствует. То есть Гусар. Никто ничего не знает, никто ничего не слышал. Вечером был, а теперь пропал.

Приказал я ему готовиться к маршу. А сам, недолго раздумывая, взял двух ребят из своего экипажа, велел прихватить автоматы и двигать за мной. Они уже прослышали про ЧП и, по глазам видно, не на шутку удивились: действительно, когда это командир роты лично отправлялся ловить самовольщика? Для этого сержанты есть…

А мне, признаться по совести, очень хотелось посмотреть, что это за китайская красота форменным образом приворожила Гуcapa? Но были и другие соображения, посерьезнее. Мне сразу подумалось про японский шпионаж. Это же не сегодня и не китайцами наверняка придумано: ловить дурачка на красивую бабу. Сначала она Гусара завлекла, а вот нынче ночью пришли японские агенты, повязали Гусара и стали выпытывать все, что знает.

Японский шпионаж – не выдумка, а вещь серьезная. Один смершевец мне потом рассказывал, как еще до войны брал агента на нашей стороне, в Приморье, вот только места не назвал. Так вот. Агент этот, чистокровный самурай и офицер, перешел границу под видом просоветски настроенного китайца, чудом убежавшего от японцев. И для пущей достоверности ему свои же собственные землячки отрезали под наркозом оба уха по самый корешок – якобы это его в тайной полиции пытали. Ничего себе, а? Вот немцы в жизни бы не стали калечить своего офицера, и наши тоже, да и никто в Европе бы не стал. А тут вам не Европа… Чуть ли не два года этот безухий продержался – ну, потом как-то его разоблачили… Как вам народец?

Словом, в большом городе японцы уж наверняка оставили немало агентуры. Гусар говорил, что домик стоит уединенно, на отшибе, там хоть взвод прячь…

Идти недолго, точно, полкилометра. Вышли мы на утоптанную-укатанную дорогу. Справа – городская околица, слева, впереди – та самая рощица, которую Гусар обрисовал. И точно, домик там виднеется… По дороге, несмотря на ранний час, в превеликом множестве в обе стороны движутся китайцы, везут на двухколесных тележках груды тюков, мешков, охапки соломы какой-то. Грузовые рикши, ага. И наверняка они тут объявились, когда лишь самую чуточку рассвело. Китаец трудолюбивый, как муравей.

Подошли мы к тому месту, где ближе всего сворачивать к домику. Сошли с дороги. Тут за спиной у нас орут благим матом понятно что:

– Мяо-мяо-мяо! Сяо-сяо-сяо!

Бросивши свою тележку, подбегает к нам китаец, заступает дорогу и начинает что-то тараторить. Я по-китайски заучил десяток слов. «Тунчжи» – это я еще понимаю. Это – «товарищ». А больше не понимаю ни черта. Он тараторит, аж захлебывается, на домик показывает, обеими руками семафорит.

Сказал я ему чистую правду:

– Во бутунды, шеньмае бутунды.

Мол, ничего не понимаю. Он тараторит, глаза из раскосых круглыми сделались, и по жестикуляции уже становится ясно, что он нам пытается втолковать, что идти туда не стоит. Глупости. Японцы тут нигде не оставили мин, и уж не стали бы минировать эту околицу, где тропинка в рощице, ведущая к домику, высокой травой заросла – кстати, ненарушенной, так что мины там ни за что не поставишь незаметно, даже гораздые на выдумки японцы не смогли бы. Кроме мин, опасаться нечего. Если там все же засели японские агенты – нас трое с автоматами, и мы прошли огни и воды, как цыплят, не возьмешь. К тому же я, всерьез поразмыслив насчет японского шпионажа, прихватил ракетницу и отдал кое-какие приказы. Красная ракета – и моментально тут будут две «тридцатьчетверки». Посмотрим, кто кого повяжет.

Когда этот крикун мне надоел, я его без церемоний посторонил стволом автомата, и мы пошли. Он еще что-то орал вслед, но за нами не пошел. И очень быстро я усмотрел, что тут не так.

Домик выглядит в точности, как его описывал Гусар: посреди хлипкой рощицы, каменный, в три окна по фасаду. Вот только выглядит он не обитаемым, а полуразрушенным и давным-давно заброшенным: каменные стены остались, но вместо крыши торчит лишь половина стропил, остальное вместе с кровлей куда-то начисто пропало, может, внутрь обрушилось, может, еще что. Окна все – дыры, хотя Гусар говорил: домик уютный такой, небольшой, но аккуратный, окна не промасленной бумагой затянуты, как в обычной китайской фанзе, а со стеклами. Нет ни единого стекла, только кое-где пыльные осколки торчат. Крылечко каменное, оно осталось, а вот никаких таких перил с красивыми балясинами и в помине нет. Ничуть непохоже, что тут случились боевые действия или бомбежка – да и не было тут ничего подобного, мы город заняли без единого выстрела. Просто – полное запустение, словно домишко этот забросили черт-те сколько лет назад, давным-давно, и он естественным порядком понемногу обветшал и развалился…

Скомандовал я – и ворвались мы туда с трех сторон. Никаких японцев, вообще ничего живого. Мебелишка какая-то валяется, разломанная, картинки на стенах все в пыли, почти и не рассмотреть, а на полу пыли пальца на два, ноги вязнут. Ох, долго домик заброшенным простоял… И только в одном месте целая дорожка вытоптана, и там, где четко отпечатались одиночные следы, видно, что они в точности как наши, от наших советских кирзачей.

Идем по следам, в другую комнату. Там то же самое: пыль, остатки мебели, полное запустение. А посреди комнаты навзничь лежит Гусар – и лицо уже этакой характерной восковой бледности, какую мы у покойников видели сто раз. Коченеть уже начал. Никаких следов борьбы, ничего такого, иначе видно было бы, с такой-то пылью. Никто сюда не заходил, кроме него, ручаюсь, на лице застыла не гримаса, а натуральная улыбка, широкая, счастливая, словно он в свой последний миг видел что-то чрезвычайно для себя приятное и себя от радости не помнил. Не видно никаких ранений, ни пулевых, ни от холодного оружия. Лег человек и помер, с радостной улыбкой на лице. И крутится у меня в голове: а ведь точно, умер довольным и счастливым…

Особенно не раздумывая, вышел я из дома и дал ракету. Очень быстро подъехали, как и было приказано, два танка из первого взвода. Обыскали домишко, там всего-то четыре комнаты, и повсюду одно и то же. Полное запустение, пылища, хлам. И никого там не бывало, кроме Гусара, никаких других следов.

Особистов при батальоне не было. Погрузили мы Гусара на броню, заскочили сами – и айда оттуда. На дороге толпой стоят китайцы, отчего-то побросавшие тележки, молчат, смотрят непонятно, будто каменные болванчики. И как шарахнулись они всей толпой, хотя танки должны были проехать в стороне…