Бенджамин Перси - Красная луна

— А кто ты такая и почему указываешь мне, что делать? — шепчет он.

— Я спасла твою племянницу, придурок.

С влажным чмоканьем Тио открывает рот и клацает, прикусывая локон. Какое-то время он посасывает волосы, пробует Клэр на вкус, а потом отступает и втыкает вилы в пол. Теперь они покачиваются между собеседниками.

— Знаешь, что мне недавно пришло в голову? Я теперь не обращаю внимания на то, что раньше меня занимало. Бывало, шел я по улице и думал — знаешь о чем? О домах или машинах. Думал, какое широкое крыльцо, какие красивые витражи, оригинальный щипец на крыше и прочая фигня. Как бы мне хотелось тут жить. Или, например, до чего же классная тачка. Какие диски, как сладко поет шестицилиндровый двигатель. Вот бы мне такую! — Тио нажимает пальцем на пупок. — А знаешь, на что я теперь смотрю? Я слежу за малейшим движением. За зверями. Мне плевать на то, что раньше меня занимало. Важен лишь голод. Насыщение. Я стал похож на тех, кого и сам боюсь. Не называй меня человеком. Я зверь. И больше не живу в мире, где люди сидят вокруг телевизора, а им показывают вещи, которые им якобы нужны. Мне нужна еда. И когти, чтобы эту еду добыть, и зубы, чтобы ее разгрызть.

Это ее единственный шанс. Через мгновение Тио устанет и утратит к ней всякий интерес.

— Повторяю: я собираюсь убить Балора. Ты мне поможешь или нет?

— Именно так мыслят звери. Ты сейчас прикидываешь: хищник я или жертва? Лезу ли я тебе в пасть или сам разеваю свою?

— Твоя племянница…

Тио вытаскивает вилы из земли и глядит на Клэр сквозь железные зубья.

— Я разеваю пасть.

Мириам знает, что ее держат в подвале, но не знает, где именно. Комната двадцать шагов в длину и двадцать в ширину. Бетонные стены. Когда идет дождь, через щель в углу сочится вода. Пол в том месте покрылся плесенью. Свет проникает сквозь единственное окошко, заложенное стеклоблоками.

Сначала ее просто держали взаперти. Но так продолжалось недолго. Мириам ковыряла стеклоблоки, пока один ноготь не сломался, а второй не отвалился вовсе. Потом скинула на пол матрас и успела четырежды ударить столбиком кровати в окно. По стеклоблоку пошли трещины. Но тут в комнату ворвались двое ликанов. Ее повалили на пол и начали учить уму-разуму — у них это так называется.

Но пленница ничему не желала учиться и яростно сопротивлялась. Одному охраннику она прокусила глаз, а другому размозжила локтем гортань. Тогда ее стали приковывать к кровати. Сначала только руки. Однако после того как она ухитрилась ногой сломать кому-то нос, и щиколотки тоже. Теперь Мириам лежит на постели, распятая в виде буквы «Х».

Она билась изо всех сил, пока наручники до крови не изодрали кожу. А потом к ней стали приходить мужчины. По очереди. Учили ее уму-разуму. Шли месяцы. Мириам превратилась в дыру, в которую постоянно тыкали ножом.

Сейчас бедной женщине кажется, что тело ее сжалось и усохло. Она уже не плюет в обидчиков, не кричит. Глаза сухие, зато пролежни постоянно мокнут. Кормят ее через соломинку и с ложки. Нужду она справляет в судно. Мириам больше не дергается и, безучастно уставившись в потолок, лежит неподвижно, как труп. Иногда в углу громко пищит мышь, сверху скрипят чьи-то шаги, вибрируют трубы. Больше ничего не происходит. Мириам думает о том, что творится за пределами серых, покрытых плесенью стен. Нужно сбежать, выбраться отсюда, от этого зависит ее жизнь. Гораздо проще думать о будущем, чем вспоминать прошлое. В прошлом притаились тени дочери и мужа.

Кто-то заходит в комнату, но Мириам не поворачивает головы. Она чувствует запах одеколона: этот человек всегда обильно душится, будто пытается замаскировать вонь. А еще она слышит чавканье — он жует жвачку. Пак наклоняется над своей жертвой и принюхивается. Мириам невидящими глазами смотрит в потолок.

Щуплый блондин поднимает и отпускает ее руку. Ту самую, на которой отрезал два пальца. Чтобы поквитаться. Это случилось больше месяца назад. Тогда Пак включил утюг, достал пару садовых ножниц и принялся громко щелкать ими. Когда утюг зашипел и забулькал, а оранжевая лампочка погасла, он схватил пленницу за руку и отрезал ей пальцы. Сначала один, потом другой. После чего прижал к обрубкам раскаленное железо. Кровь зашипела, запахло горелой плотью. Теперь рана уже зажила, но остались ярко-красные шрамы.

Пак снова берет ее за руку и засовывает в рот большой палец. Посасывает, прикусывает. Мириам лежит неподвижно. Хотя больше всего на свете ей хочется закричать и отстраниться.

— Это только начало, — говорит Пак, шевеля окровавленными губами.

Зачем Мириам взяли в плен? Вряд ли она вдруг понадобилась Сопротивлению. Да и не прогневила она их ничем. Так что все ее страдания целиком на совести одного-единственного человека — этого похотливого коротышки, который явно страдает комплексом неполноценности. Он постоянно разглагольствует о том, какая Мириам грязная и мерзкая. У него на нее даже не встает. Именно Мириам и ее гадкая племянница виноваты — да, виноваты — в том, что он весь в шрамах. Пак приносит ножницы, пули, ножи. И все эти инструменты опробует на ней.

— Не надейся, что я убью тебя. Это было бы слишком милосердным поступком, — говорит он. — Ты — мое домашнее животное и будешь жить еще долго.

Наклонившись к самому лицу пленницы, он внимательно вглядывается и ждет хоть какой-нибудь реакции.

— Я знаю, ты меня слышишь.

Это и так, и нет: одна половина Мириам оглохла и умерла. А вот другая, по-змеиному свернувшись в кольцо, внимательно слушает и ждет своего часа.

Чейз чувствует себя превосходно. Сто лет ему уже не было так хорошо. Как же долго он смотрел на себя со стороны, будто наблюдая за чужим человеком на экране телевизора: вон какой-то актер в ящике бубнит свою роль. Зато теперь Уильямс наконец-то пребывает в полном сознании, во всех смыслах этого слова. Видит все пятнышки на стене, ощущает приставший к подошве ботинка камешек, чует духи той женщины в дальнем конце коридора. Еще неделю назад живот его висел мягким мешком, а теперь подтянулся. На коже снова проступают вены. Буйвол велел ему побриться, утверждает, что бородачам якобы верят меньше: людям кажется, что им есть что скрывать. Но Уильямс упрямо отращивает бороду. Теперь президент не просиживает часами в кресле — он расхаживает по комнате, боксирует с невидимым противником, отжимается. Сидеть спокойно не в его характере.

На днях в западном крыле состоялась встреча с дамочкой, которая занимает пост министра сельского хозяйства. Чейз положил ноги на стол и смотрел на нее с сонным видом, какой обычно бывает после двух бутылок пива, выпитых на голодный желудок, а министр сидела напротив в своем голубом деловом костюме и блузке, сквозь которую просвечивал черный кружевной лифчик. От нее пахло медом.