Бенджамин Перси - Красная луна

— Не мой, — соглашается она.

— Но ты знаешь, кто тут живет?

— Да. То есть нет.

Натужно хрипит печка. Клэр отстегивает ремень.

— Хочешь, я пойду с тобой?

— Нет.

— Тогда просто подожду, пока тебе откроют.

— Не волнуйся. Дома кто-то есть.

Клэр это знает наверняка. Чувствует, словно наткнулась на прогалину с примятой травой, где совсем недавно спал олень. Тут кто-то есть, если не в доме, то поблизости.

Она открывает дверцу машины и вскидывает на плечо рюкзак. Нужно, чтобы парень уехал и забыл про нее. Наверное, не следовало давать ему адрес. И уж совершенно точно не следовало близко подходить к тому трейлеру. Нужно быть осторожнее. Клэр теперь никому не доверяет. Вокруг сплошные чудовища.

— Можешь ехать.

— Ты просто постучи, а я…

— Езжай отсюда! — Пожалуй, получилось слишком резко, на лице у парня появляется обеспокоенное выражение.

А он ведь добрый и симпатичный, когда-то ей такие нравились.

— Не беспокойся, пожалуйста, — говорит Клэр. — Со мной все хорошо.

Он внимательно смотрит на нее, кивает, а потом вытаскивает из кармана ручку и достает с заднего сиденья тетрадь. Царапает на листочке свое имя и номер телефона.

— На всякий случай.

Клэр засовывает листок в карман. Его рука тянется к передаче, и она захлопывает пассажирскую дверцу. Джип разворачивается и медленно ползет к лесу. Через минуту его уже почти не видно, лишь пляшет между деревьями призрачный свет фар.

Девушка чувствует себя беспомощной и в то же время взвинченной. Наверное, это луна во всем виновата, а еще тот урод из трейлера и близость желанной цели, столь вожделенной безопасности. Она вся дрожит, но не от холода. Другая на ее месте была бы сейчас в состоянии шока, но Клэр уже давно перешагнула эту черту.

Посыпанная гравием тропинка дразнит, манит Клэр. Девушка щурится в ярком свете фонаря. Но не торопится идти вперед. Вот если бы на крыльце горела лампа… Но окна темные. Значит, никого нет дома или все спят. А может, здесь живет вовсе не ее тетя. Что тогда? У Клэр никого нет, идти ей некуда. Она медлит, в ее голове порхают изодранными мотыльками страшные мысли.

Ноги не слушаются. Тело отказывается повиноваться. Наконец она наклоняется вперед и заставляет себя сделать первый шаг, потом еще один. Рядом по траве катится ее тень, маленький черный комочек. Наверное, это цепляются за нее остатки старой Клэр. Под ногами хрустит щебенка. Девушка добирается до крыльца, поднимается по ступенькам и стучит в дверь. Ждет. Внутри не слышно шагов, а в лесу смолкли сверчки. Тихо, лишь шелестит ветер, несущий с гор запах снега.

Клэр стучит снова, на этот раз громче. Еще и еще, пока не начинают ныть костяшки. Тут кто-то есть, тут кто-то должен быть. Она это чувствует.

— Эй, кто-нибудь!

— Я здесь, Клэр, — раздается из-за спины чей-то голос.

Следующие несколько недель Август выхаживает Чейза. Его гостиная превращается в больничную палату. Вместо куска брезента больной теперь лежит на надувном матрасе. Ремингтон мажет его дезинфицирующей мазью, меняет повязки, купает в горячей ванне со спиртом и йодным раствором, покупает у соседа оксикодон (сосед — врач и к тому же спонсирует предвыборную кампанию). Боль можно облегчить, если давать этот препарат по сто шестьдесят миллиграммов. Август поит Чейза всякими снадобьями, чтобы поднять уровень гемоглобина в крови, кормит яичницей с тостами. И при этом не снимает маску, пластиковые очки и резиновые перчатки. Каждый день Август выносит на помойку черный мешок для мусора, плотно набитый окровавленными бинтами, полотенцами и использованными перчатками. Перчатки он каждый раз снимает с такой осторожностью, будто это презерватив с зараженной спермой.

Сотрудникам администрации и журналистам Ремингтон сказал, что это часть предвыборной стратегии, дескать, Чейз решил взять передышку. Его постоянно спрашивают: ходят слухи, что губернатор тяжело заболел, правда ли это? Но Август лишь смеется в ответ: «Да что ему сделается!»

Чейз постоянно спит, иногда по шестнадцать часов в сутки. Вот как сейчас, например. Август пристроился за кухонным столом, на котором стоит раскрытый ноутбук и лежит желтый разлинованный блокнот, и вбивает в Google: «ликаны», «лобос», «прионы». Он знает о болезни так мало, непростительно мало. Тут как со СПИДом: зараза кажется настолько чужеродной и страшной, что люди предпочитают знать о ней поменьше. В конце концов у Ремингтона получается целое досье.

Самые первые упоминания о ликанах можно найти в системе пещер Ревсвика на острове Москенесе в Лафотенском архипелаге. Узенький тоннель ведет в большую пещеру, стены которой украшены наскальными рисунками. На одном изображен человек с волчьей головой, его руки с длинными когтями молитвенно воздеты над головой. А у ног лежит мертвое животное, предположительно овца. Радиоуглеродный анализ позволил установить возраст находки — седьмой век.

Теперь лобос. Если верить данным последней переписи населения, целых двадцать процентов американцев заражены лобосом. Это не бактерия и не вирус, хотя его часто так называют. Лобос — прион. Слово это происходит от английских «protein» (протеин) и «infection» (инфекция). Прионы — возбудители заболеваний, и состоят они не из нуклеиновых кислот, а из аномальной формы белка. Как и вирус, прион может мутировать и вызывать разные симптомы в разных носителях. Синдром коровьего бешенства, например, — прионная инфекция. Все известные прионные болезни воздействуют на мозг и нервные ткани, создают вакуоли в нервных волокнах. В конце концов повреждения приводят к губчатой энцефалопатии. Болезнь не лечится, но дегенеративный процесс протекает достаточно медленно, и у людей, как правило, не успевает перейти в фатальную стадию.

Август читает статью Аманта Дж. Дьювана, профессора истории из Гарвардского университета. Там говорится, что источником инфекции стала Скандинавия, точнее Фарерские острова. В день зимнего солнцестояния участники некоего языческого ритуала поедали волчий мозг. Ученые изучили десятки рунических документов и выдвинули следующую гипотезу: болезнь впервые вспыхнула в седьмом веке среди волков. В летописях упоминается, что у животных имелись проблемы с опорно-двигательным аппаратом, их трясло, они страдали от истощения. Волков одолевал зуд, и они беспрестанно терлись крестцами обо все подряд, обдирая шкуры до мяса. Жители островов верили, что вместе с мозгом поглощают волчью хитрость и силу, но на самом деле поглощали опасные прионы, которые затем мутировали в человеческом организме.

Все реагируют на инфекцию по-разному. Иногда инкубационный период длится несколько недель. Иногда — лет десять или даже больше. Синтез лобоса стимулируется надпочечниками. Сильнее всего страдают миндалевидное тело (оно отвечает за негативные эмоции и фобии) и гипоталамус (он контролирует процесс поглощения пищи и жидкости). Как и вирус, зараза стремится размножиться. Именно поэтому у носителей и случаются приступы болезни, то есть трансформации, во время которых у них кровоточат десны и прионы передаются жертве через укус. Чаще всего ликаны кусают сзади за шею, и инфекция мигом попадает в нервные ткани.