Марьяна Романова - Страшные истории. Городские и деревенские (сборник)

Потеряв равновесие, Юра повалился на бок, даже не выставив вперед руку, как будто бы не боялся удара. С глухим стуком его голова соприкоснулась со спинкой кровати, и Лена зажала рот рукой, чтобы не закричать, но муж даже не поморщился — просто, неловко заворочавшись, поднялся и снова сел рядом с ней. Наконец она смогла разглядеть его лицо — да, это был он, Юра, может быть, чересчур бледный и осунувшийся, но бесспорно он.

Муж медленно поднял выпрямленные руки — жест манекена или пластилинового человечка из мультфильма — и его ладони опустились на плечи женщины. Она вдруг осознала, что руки — ледяные. По спине пробежала волна мурашек.

Ее Юра… Юра, который дарил ей маргаритки и варил для нее шоколад. Юра, который знал каждую родинку на ее теле и который как радар ловил тончайшие оттенки ее настроений. Который брал на работе отгул, если она грипповала. Который сейчас смотрит на нее пустыми глазами, словно под наркозом находится.

Елена и сама не помнила, как оказалась лежащей на кровати; она только видела совсем близко белое лицо мужа, склонившегося над ней. Почувствовала, как ледяное твердое бедро раздвигает ее колени, обхватила его спину, ей все ещё было страшно, что она придет в себя и перестанет его видеть. Не может же галлюцинация быть вечной.

На животе мужа был страшный черный шрам — как будто тело рассекли надвое, а потом небрежно зашили грубыми стежками.

— Что это? — потрясенно прошептала она, и тут же сама догадалась: ведь было вскрытие.

Закрыла глаза — почему-то ей было спокойно и хорошо, и если бы кто-то спросил ее о частностях счастья, она бы ответила, что счастливее вечера, чем этот, не выдавалось в ее жизни за последние годы.

Следующим утром никто ее не хватился, а еще через день забили тревогу коллеги. У Елены была репутация человека обязательного и пунктуального, она едва ли стала бы прогуливать работу, не предупредив.

В милиции сначала отказывались принимать заявление, но потом все-таки выслали наряд по месту жительства пропавшей. Дверь никто не открыл, пришлось взламывать. Женщина обнаружилась в спальне — как потом выяснилось, она была мертва уже целые сутки. Лежала обнаженная в кровати, глаза открыты, а застывший рот растянут в вечной улыбке.

Причиной смерти записали «острую сердечную недостаточность». Об этом случае потом еще годами судачили соседи — причем никто не мог объяснить, почему история кажется столь привлекательной для сплетни. Ну была женщина, тихая вдова. Ни с кем особо не общалась. Ну умерла. Ну остановилось у нее сердце. То, что обнаженная была, — так ночи-то какие теплые стояли. И то, что улыбалась, — мало ли, может, перед самой смертью сон хороший увидела. Но почему-то всех, косвенно заставших инцидент, тянуло его обсуждать.

Соседку же из квартиры напротив, некую Пелагею Тимофеевну, считавшуюся местной сплетницей, потом трижды вызывали к следователю.

— Как она стонала всю ночь, как стонала… Ночь-то жаркая была, душная, вот и не спалось мне. Вы не думайте, что я подслушивала, я не из таких… Просто на балкон вышла — хоть какой-то ветерок там… Сначала подумала, что заболела Ленка, хотела уж идти к ней. Стонет, как раненая… Мне и в голову не пришло, что мужик у нее. Она после Юриной смерти так убивалась, что сразу ясно было — не потерпит возле себя других… Пару лет назад дело было — хотела я ее с дядькой моим познакомить, свести. Холостой мужик, вдовец тоже, не пьет, руки не из жопы, все хорошо у него. Отличная пара была бы. Но Ленка так на меня зыркнула, что мне даже как-то стыдно стало. Как будто я на святое руку поднять посмела. Потом даже подходила извиняться — не сердитесь, мол, Пелагея Тимофеевна, просто однолюб я… Поэтому я не сразу и поняла, что стоны-то специфические. А потом и мужской голос слышала. Только что он говорил, не разобрала. Глухой голос такой, гулкий, тихий, как будто из подвала доносился. Всю ночь они развлекались. А потом, уже светать начало, Ленка так ясно и четко произнесла: «Холодно мне. Как же холодно…», и больше я ее не слышала. Еще удивилась — ну какой там «холодно», жаркие ночи-то… Хороший такой в этом году июль.

Семье Парфеновых повезло купить квартиру в старом доме в приарбатском переулочке. Продавала старушка, которой на вид было больше ста лет, — ее лицо напоминало коричневый древесный гриб, ростом она была чуть выше письменного стола, а суставы на ее пальцах были настолько деформированы, что руки походили на сухие ветки старого дерева.

Вообще, квартиры в тех краях золотые, но старушка просила недорого — она понимала, что едва ли успеет все истратить, наследников у нее не было, и хотелось скорее получить деньги и напоследок «пожить» по-человечески.

Редкая удача, невероятная. Обычно таких старушонок пасут агенты-хищники или берут в оборот разнокалиберные мошенники, коими Москва полнится, а вот эта каким-то чудом осталась в свободном плавании. Дошла до приемного пункта объявлений некой газеты, продиктовала девушке-секретарю текст, и тем же вечером ей позвонили Парфеновы.

Это Парфенова-жена настояла «попробовать». А Парфенов-муж в чудеса (особенно в области московской недвижимости) не верил и подозревал, что его втянут в махинацию. Но старушкины документы проверили агент и юрист — все оказалось чисто. И сделка состоялась.

Старушка переехала жить к подруге, в новостройку в Бутово. Они обе были одиноки и собирались вместе предаться бесхитростному гедонизму — покупать дорогие продукты, ездить в театр на такси, а лето провести в пансионате на озере Сенеж. Все это она сама рассказала Парфеновым, пока юрист в последний раз вычитывала договор.

Старушка так торопилась переехать в новую жизнь, что половину вещей оставила за ненадобностью.

Квартира небольшая — две комнаты, — зато потолки высокие, подоконники широченные, соседи солидные. Парфеновы решили не делать ремонт — квартира была «с атмосферой», им это понравилось. Даже обои менять не стали — хотя на одной из стен обнаружилось большое и словно ржавое пятно. Супруги решили закрыть его старинным пианино, тоже оставшимся от прежней хозяйки. И шторы оставили, плюшевые, темно-бордовые. Наверное, непрактично это — такая ткань пыль копит, но Парфенова-жена наотрез отказалась менять плюш на жалюзи. Она была родом из небольшого приволжского городка, в Москве обосновалась не так давно и сразу же вышла замуж, как ей самой казалось, вполне удачно.

Все ей было в диковинку и все радовало — толпы, пробки, атмосфера вечной ярмарки и карнавала. «Как в театре», — прошептала она, оглаживая попахивающую лавандой ткань, и Парфенов-муж, умилившись ее бесхитростному восторгу, согласился оставить все как есть.