Стивен Кинг - Акционерное общество «Больше не курим» (сборник)

– Довольно! – не выдержал я.

Он холодно улыбнулся:

– Прошу прощения. Я все время забываю, что мы говорим о вашей возлюбленной. Сейчас двадцать шестнадцать. Нервничаете?

Я пожал плечами.

– Крутой и упертый, – ухмыльнулся он. – Но вас, наверное, удивляет, почему я просто не отпущу Маршу на все четыре стороны, если совсем ее не люблю?

– Вовсе не удивляет.

Он недовольно нахмурился. Я продолжил:

– Вы – самодовольный, жадный и эгоистичный сукин сын. В этом объяснение. Никто не может у вас забрать то, что вы считаете своим. Даже если вам это и не нужно.

Он побагровел, но взял себя в руки и снова рассмеялся:

– Очко в вашу пользу, мистер Норрис. Очень хорошо!

Я снова пожал плечами.

– Я хочу предложить вам пари, – обратился ко мне он. – Если выиграете, то уйдете отсюда с деньгами, получив мою жену и свободу. Ну а если проиграете, то умрете.

Я не удержался и взглянул на часы: 20.19.

– Ладно. – А что я еще мог сказать? По крайней мере это позволяло выиграть время. И придумать, как унести отсюда ноги – не важно, с деньгами или нет.

Кресснер взял трубку и набрал номер.

– Тони? План номер два. Все правильно, – подтвердил он и положил трубку на рычаг.

– И что за «план номер два»? – поинтересовался я.

– Я позвоню Тони через пятнадцать минут, и он вытащит… компрометирующий материал из багажника и вернет машину обратно. А если я не позвоню, он свяжется с полицией.

– Перестраховываетесь?

– По вполне понятным причинам, мистер Норрис. На ковре лежат двадцать тысяч долларов, а в этом городе убивали и за двадцать центов.

– И в чем суть спора?

Он с досадой поморщился:

– Пари, мистер Норрис, пари. Джентльмены заключают пари, а спорят только мужланы.

– Как скажете.

– Отлично! Я обратил внимание, что вас заинтересовал мой балкон.

– С двери снят защитный экран.

– Верно. Я распорядился об этом после обеда. А предлагаю я вот что. Вы обойдете все это здание по карнизу, который опоясывает его на уровне нашего этажа. Если сумеете, то сорвете банк.

– Да вы с ума сошли!

– Отнюдь! За двенадцать лет, что живу в этом доме, я предлагал заключить подобное пари шести разным людям. Трое из них были профессиональными спортсменами вроде вас. Один – известный квортербек. Правда, играл он довольно посредственно, а славой был обязан рекламным роликам на телевидении. Второй – бейсболист, а третий – знаменитый жокей, который не только зарабатывал баснословные деньги, но и платил баснословные алименты. Остальные трое были обычными людьми, которых объединяло два общих качества – нужда в деньгах и неплохая физическая форма. – Он задумчиво затянулся сигаретой и продолжил: – Пятеро сразу наотрез отказались. А шестой согласился. Условия были такими: двадцать тысяч долларов или полгода работы на меня. Я выиграл. Тот парень вышел на балкон, бросил взгляд вниз и чуть не потерял сознание. – Кресснер презрительно хмыкнул. – Он сказал, что сверху все кажется таким крошечным. Это и лишило его мужества.

– А с чего вы взяли…

Кресснер раздраженно махнул рукой:

– Бросьте, мистер Норрис. Я думаю, вы согласитесь, потому что у вас нет выбора. Либо принять пари, либо обречь себя на сорок лет в Сан-Квентине. Деньги и моя жена – лишь скромные призовые, свидетельствующие о моем расположении.

– А какие у меня гарантии, что вы не сжульничаете? Вдруг я все сделаю, а вы все-таки позвоните Тони и дадите ему добро на звонок в полицию?

Кресснер вздохнул:

– У вас ярко выраженные симптомы паранойи, мистер Норрис. Я не люблю свою жену. И ее присутствие рядом со мной отнюдь не тешит мое пресловутое самолюбие. Двадцать тысяч долларов для меня – сущая мелочь. Я каждую неделю отстегиваю в четыре раза больше на взятки полицейским. Что же касается пари…

Я задумался, и он мне не мешал. Наверное, он отлично понимал, что загнанный в угол человек сам сделает нужные выводы. Я был обыкновенным тренером тридцати шести лет, и теннисный клуб уже наверняка бы от меня избавился, если бы не вмешательство Марши, надавившей на кое-какие пружины. Игра в теннис была единственным, что я умел в жизни, и найти другую работу, пусть даже дворника, при наличии судимости будет очень непросто. Конечно, преступление было пустяковым, сродни детской шалости, но разве это кому-нибудь объяснишь?

А самое главное, я действительно полюбил Маршу. Двух первых уроков тенниса хватило, чтобы я совсем потерял голову. И Марша тоже. Нечего сказать – повезло! После тридцати шести лет холостяцкой жизни воспылать страстью не к кому-то, а к жене короля подпольного мира.

Сидевший напротив меня старый мерзавец, дымивший дорогими турецкими сигаретами, все это, конечно, знал. Как и многое другое. Не было никаких гарантий, что он сдержит слово, если я соглашусь на пари и выиграю. Но я не сомневался: если откажусь, то не позже десяти часов буду сидеть в каталажке, а выйду из нее только в новом тысячелетии.

– У меня есть один вопрос, – сказал я.

– И какой же, мистер Норрис?

– Вы держите слово? И платите по долгам?

Он посмотрел мне прямо в глаза.

– Мистер Норрис, – с достоинством произнес он, – я всегда выполняю свои обещания.

– Согласен, – сказал я. А какой у меня был выбор?

Он просиял и поднялся:

– Чудесно! Просто чудесно! Давайте пройдем к балкону, мистер Норрис.

Мы подошли к стеклянной стене вместе. У Кресснера был такой вид, будто исполнялась самая заветная мечта его жизни, он весь светился от счастья.

– Ширина карниза пять дюймов, – мечтательно произнес он. – Я сам измерял. Вообще-то я даже постоял на нем, правда, держась за перила. Вам нужно лишь перебраться через поручень и немного спуститься. Низ балкона окажется у вас на уровне груди. Понятно, что за пределами балкона держаться вам будет не за что. Придется продвигаться на ощупь, стараясь не потерять равновесия.

И тут я заметил за окном предмет, при виде которого внутри у меня все похолодело. Анемометр! Небоскреб стоял возле озера, и рядом не было высоких зданий, которые могли бы защитить от ветра. А ветер был холодным, наверняка проберет насквозь. Сейчас стрелка стояла, почти не двигаясь, на отметке в 10 миль в час, но при порыве могла запросто подскочить до 25, а потом снова упасть.

– А, вижу, вы заметили мой анемометр! – весело воскликнул Кресснер. – Вообще-то ветер сильней на противоположной стороне, а здесь дует не так сильно. Но сегодня ночью довольно тихо. Я помню вечера, когда сила ветра достигала восьмидесяти пяти и даже здание раскачивалось. Ощущение такое же, как на марсовой площадке мачты парусника. Для этого времени года сегодня, можно сказать, довольно тепло.

Он сделал жест в сторону небоскреба банка слева – неоновые цифры на верху здания показывали температуру. Семь градусов тепла, а на таком ветре ощущение будет, как при минус трех.