Юля Лемеш - Дозвониться до небес

– В каком смысле?

– Ну, пока печатала, резала…

До меня медленно начала доходить правда – он не сомневается, что деньги фальшивые. И вдруг я почувствовала какую-то неловкость. Все идет как-то не так. Не так, как я задумала.

– Они настоящие, – еле слышно буркнула я и осторожно посмотрела на его реакцию.

– Отличная шутка. Зачет!

– Они реально настоящие! – уже громче упорствовала я.

– И ты принесла мне полный чемодан настоящих баксов?

– Извини, евро не было.

Поняв, что дело тухлое, я устроилась поудобнее и закурила. Из чувства протеста и моральной неудовлетворенности.

– Обиделась?

– Да нет. С чего бы это мне обижаться? Но ты будешь дурак, если не возьмешь. Мне они не нужны. И тому, у кого я их взяла, тоже без надобности. А на что ты их потратишь? – надеясь на развернутый ответ, спросила я.

– Ни на что, – Макс посмотрел на мое несчастное лицо. – Ладно. Грех упускать такой шанс. Вот. Держи.

Мне в руки всучили фотик. Неплохой. Но я знаю, что он копил на «получше».

– Фотик себе новый купишь?

Не знаю, о чем он до этого думал, но мой вопрос сбил его с мысли.

– Черт! Ты права. Порыв души – это святое, но надо усмирять такие порывы.

– Ты того, не спеши порываться. Тебя никто не торопит.

Он сел между мной и чемоданом. Пару раз поднимал и опускал его крышку. Потом замер с очень вдохновенным видом. Глаза горят, губы шевелятся. Явно задумал какую-то занятную шутку.

Постепенно слабый ветер начал усиливаться, сдувая с крыши тепло и мелкий мусор. Я обхватила руками колени. Смотрела на темнеющее небо. Не красное, а ядовито-рубиновое. Как сигнал опасности.

– Решено. Я все посчитал. Возьму только на самое необходимое.

– На «Бентли» или «Феррари»?

– Да нет, что ты? Мне этого не надо. А насчет фотика ты была права – этот сильно поюзанный. Скоро кирдыкнет. И куда я без него? Я без фотика не могу.

Не знаю, на что он там решил отслюнить денег, но взял какую-то определенную сумму. Потом поразмыслил и хотел вернуть в чемодан пару бумажек.

– Эй! Хочешь быть святее святого? Не дури, а?

– Ладно. Уговорила.

Сунул деньги в карман куртки. Встал во весь рост. Огляделся. Остался доволен увиденным. Отобрал у меня свой фотик, настроил его и предупредил:

– Будешь снимать, что бы ни случилось. Ты мне обещаешь? Поклянись!

Дура я, что поклялась.

Дойдя до самого ветреного места, он приоткрыл чемодан, схватил пару горстей денег. Улыбнулся. Поднял руки вверх и отпустил деньги в свободный полет. Они вспорхнули и ринулись вниз с крыши. И так раз за разом, взмах рук, и стаи бумажек на фоне рубинового неба.

– Дай глянуть, что получилось?

Он уткнулся в экран фотика. Понажимал какие-то кнопки. Сердито хмыкнул.

– Продолжим?

Эта была самая дикая фотосессия за историю человечества. Красивая и бессмысленная до абсурда.

Если все хреново и жить не хочется, нужно сто один раз присесть, пятнадцать раз отжаться и только после этого спеть: «Если я чешу в затылке – не беда. В голове моей опилки – да-да-да!» Это если у вас есть чем приседать, отжиматься и петь.

Вполне возможно, вам поможет и другой способ. Надо выбрать из посуды три самых нелюбимых предмета и громко расколотить их (металлические брать не стоит – запаришься их бить). Далее следует взять три самые заношенные шмотки и порвать их на тряпки (которые вполне сгодятся для уборки). После чего рекомендуется обязательно сходить в парикмахерскую (станете красивее, а заодно сострижете весь накопленный негатив).

На следующий день я проснулась поздно. И почти сразу поняла – до меня никому нет никакого дела.

Целый день Арсений рылся в Интернете. Изредка заглядывая на экран, я видела куски самой разнообразной информации. Про вулканы, про слонов, про пиратов и даже кое-что из истории. Он полностью ушел в поиск нужной информации, совсем не замечая моего присутствия.

Понимая, зачем ему это нужно, я открыла книжку Пратчетта. Про плоский мир. Надеясь понять, как писатели придумывают свою вселенную. Увлеклась приключениями ведьм, очень похожих на бабку Арсения, и на какое-то время забыла, для чего начала читать.

Миша куда-то утопал. Маша отсыпалась после богатой событиями ночи. И вдруг я подумала, что мне будет жалко все это потерять. Не Машу, конечно. А все, что есть на земле. Птиц, деревья, кричащих цыганят и даже мыша, которого мы снова забыли покормить.

– Кушай. – Корки хлеба посыпались во мрак подпола.

– Он и без вас прекрасно проживет, – вскользь заметила Маша, зевая и потягиваясь, как кошка.

– Ты поговорить со мной можешь? – спросила я.

Она небрежно кивнула, но ушла на кухню. Пила воду из-под крана, зачерпывая ее ладошкой. Я смотрела на ее костлявую спину. Позвонки торчат, лопатки выступают. Интересно, а как я выгляжу со спины? Напившись, она вытерла мокрое лицо и уставилась на меня, ожидая начала разговора.

– Мне непонятно, как это все произойдет. Ну, если я соглашусь.

Маша сделала вид, что мой вопрос ее не интересует. Она открыла холодильник, заглянула в него и высказалась:

– Кто сожрал всю колбасу? Позавтракать нечем. Да поняла я, что тебя волнует. Ты про уход? Ничего сложно. Просто тебе придется умереть.

У меня в животе что-то сжалось. Маша усмехнулась.

– Страшно? А что страшного-то? Ты же знаешь, что смерти нет.

– Хорошенькое дело «умереть», если нет смерти. Ты проще говори. Чтобы мне понятно стало, – вывернулась я, понимая абсурдность нашей беседы.

Откромсав несколько кусков сыру, Маша задумчиво посмотрела на нож. Тупой, как носовой платок. Выудила из ящика стола точилку и принялась водить лезвием. Как мясник. Издавая жутко неприятный звук.

– Не хочется, а придется. Иначе никак. А как конкретно уйти из этой жизни, ты сама решай.

Говорит, а сама ножом водит туда-сюда. Зарезаться, что ли, предлагает? Как японцу – воткнуть себе в пузо и чтоб кишки наружу. Нафиг-нафиг.

– Типа самоубийства? Нет. Это не годится. Самоубийцы никуда не попадут. Это всем известно.

– Откуда?

– Что откуда?

– Откуда вам всем это известно?

И что ей ответить? Я не знаю. Но и правда – все так говорят. Я почти наверняка знаю, что происходит с самоубийцами. Они в стихийные бедствия превращаются.

– Смотри глубже. Почему человек прыгает с крыши? Правильно – потому что ему, дураку, кажется, что он жить не хочет. Он заблуждается, но в момент прыжка его уверенность зашкаливает. Итак, он думает, что не хочет жить. И это, милая моя, самое важное. А ты хочешь жить. Но не здесь. Две большие разницы.

Ловко нарезав батон, Маша самым ласковым образом намазала его маслом и прихлопнула поверху сыр. Мне казалось, что я и есть этот бутерброд, в который она вонзила зубы. В этот момент я была не только бутербродом. Я была всем. Кухней. Домом. Деревьями. Небом. Частично – моими родителями. И даже Арсением. И мне не хотелось терять ни молекулы из всего этого. Из случайной улыбки парня недавно в метро. Из пения птиц. Из тепла от солнечного света жарким летним днем. Запаха спелой земляники. Который был давно – но был!