Джон Харвуд - Тень автора

– Но… Но вы говорили в своем письме, – начал я, однако страшная догадка остановила меня. Почти все, что я знал, пришло из того письма. Все ложь, все обман; наживка, чтобы заманить меня в эту западню. Как и то отчаянное послание, что я нашел в подвале. Как и Алиса.

– Все обман, – обреченно произнес я. – Все, что я здесь нашел.

– Нет, Джерард, обманом была только записка из подвала. Все остальное настоящее.

– Вы украли мою жизнь, – сказал я.

– Но твоя мать украла мою. По крайней мере, теперь я знаю – благодаря тебе, – что она потеряла ребенка, его ребенка, которого она действительно любила… И запомни, Джерард, ты сам обрек себя на это рабство. Я тебя не заставляла. Подумай о том, какая у тебя могла быть жизнь, – девушки и прочее. Но ты предпочел стать моими глазами, моими ушами, моей куклой. Влюбленной куклой.

Я содрогнулся, подавив в себе приступ тошноты.

– Почему тогда вы выпустили меня?

– Ты поджег мой дом, пришлось импровизировать на ходу. Ну а теперь кукле пора обратно в коробку. Видишь ли, аппарат до сих пор работает.

– Не хотите же вы сказать… Вы ведь не станете…

– Неужели?

Она вновь двинулась вокруг стола. У меня бешено задрожали колени, я уже обеими руками держался за стол. Сквозь пелену вуали я вдруг разглядел какие-то темные неясные очертания, на лицо совсем не похожие.

– Ты в самом деле не любишь мертвых женщин, Джерард? Может, мне пора снять вуаль?

– НЕТ! – Эхо моего вопля разнеслось по комнате.

– Это не слишком учтиво с твоей стороны, Джерард. Пожалуй, пора уложить тебя в постель. В комнате Энн. Ты можешь доползти туда сам, если хочешь. А утром я, может, и отпущу тебя.

Я вдруг расслышал тихий вой, как будто ветер гулял в деревьях за окном. Какой-то далекий голос подсказывал мне, что под вуалью скрывается пожилая женщина по имени Эбигайл Хамиш, которая, при всем своем безумии, не сможет остановить меня, если я найду в себе силы бежать. Но я понимал, что ноги не понесут меня, а если фигура в вуали схватит меня, то я просто умру от ужаса.

Но, подчинись я ей, и меня ждала бы медленная и мучительная смерть – как было с Энн. Я подумал о флюороскопе, который поджидал меня внизу, и в то же мгновение – как бывает за секунды до автокатастрофы, когда кажется, что время замерло, и ты медленно приближаешься к роковому столкновению, – перед глазами возникли и провода, спрятанные под кроватью в комнате матери, и следы от вырванных страниц в дневнике Энн, и пришло наконец понимание того, как меня вели, шаг за шагом, с самого начала. Я был уверен, что страницы из дневника вырвала моя мать, стараясь скрыть доказательства своей связи с Хью Монфором, после чего вернула его в тайник. Я видел, но так до конца и не понял, что каждый раз, когда моя мать включала свою настольную лампу, включался и флюороскоп. Выбрасывая рентгеновские лучи на обе стороны перегородки…

Но ведь лампочка была разбита. Мысль промелькнула, но показалась бессмысленной. Таким же бессмысленным казалось мне когда-то объявление о розыске Хью Монфора. Мне тогда даже в голову не пришло, что моя мать, одинокая и беременная, могла попросить поверенного дать такое объявление. Она думала, что Хью бросил ее, в то время как он уже был мертв. А труп закопан где-то в подвале.

Вместе с Энн.

И никакой записи о смерти Энн, ни одного упоминания об Эбигайл Хамиш в дневнике Энн.

«Я пыталась уберечь тебя».

– Вы убили их обоих, – сказал я. – Энн и Хью.

Мне казалось, я слышу, как бьется мой пульс.

Фигура в вуали замерла.

– Он приполз сюда на коленях… – прошептала она. Я не расслышал остальное, только мне показалось, что прозвучало что-то вроде «несчастного случая».

– И Энн, – повторил я. – Вы и ее убили.

– Можно и так сказать, – произнесла она и подняла затянутые в перчатки руки.

– В ту ночь Филли спала на чердаке. Где до этого спала с ним. – И потом еле слышно добавила: – Видишь ли, из-под двери не пробивался свет. Я думала, что меня никто не увидит.

Вуаль приподнялась, облако каштановых волос соскользнуло с ее плеч и с мягким шорохом опустилось к ногам. В свете лампы показалась лысая голова мумии с туго натянутой кожей, зияющими черными дырками-ноздрями и единственным глазом, буравившим меня сквозь пораженные лепрой ткани. И это мгновение, запоздавшее ровно на полжизни, пронзило меня пониманием всего ужаса моего заблуждения, ибо до меня наконец дошло, что Алиса Джессел, Энн Хадерли и Эбигайл Хамиш – одно лицо.

Какое-то время мы оба не двигались. Ветер заметно усилился, и его гул, казалось, доносился из-под пола. Даже не гул, а треск. Она развернулась, проскочила к двери и открыла ее. Я увидел оранжевое сияние в коридоре у подножия лестницы. Воздух был раскален до предела.

Какое-то мгновение она стояла, держась за ручку двери, а потом спокойно вышла на лестничную площадку. Мне казалось, что она что-то говорит, но слова тонули в треске пожара. Потом она взялась за перила и стала спускаться по лестнице. Я чувствовал, как жар обжигает мне лицо, но не мог двигаться. На меня хлынул густой дым. Я расслышал собственный крик: «Алиса!» – и упал на колени, задыхаясь. Подул горячий воздух, дым рассеялся, и сквозь пелену слез я увидел, что на лестнице никого нет.

Опять повалил дым, и мне пришлось вернуться в комнату, захлопнув за собой дверь. Настольная лампа излучала голубой свет; повинуясь слепому инстинкту, я пополз к портьерам. Раздвинув их, я увидел французские окна, узкую террасу и ночное небо; а чуть ниже – парапет и мерцающие под ним верхушки деревьев. Я распахнул окна и вдохнул свежий воздух. Дым стал рассеиваться.

Но где же пожарная бригада? Я слышал только звуки огня и никаких сирен, голосов, позывных. У меня закружилась голова; я пополз к парапету – это была кирпичная стенка высотой не более двух футов. Распластавшись за ним, я со всей силой держался за стену. Меня так и тянуло вниз, в полет, который должен был закончиться приземлением на стеклянную крышу оранжереи. В отсветах пламени бушевавшая вокруг дома растительность напоминала джунгли. Но именно они скрывали от соседей происходящее. Пока ни одно из стекол не лопнуло, но ждать оставалось недолго.

И никакой пожарной лестницы. Терраса тянулась по всей ширине дома, и с обеих сторон ее обрезала крыша. Единственной возможностью спасения представлялся дикий прыжок с левого угла, где деревья близко подступали к дому. Я представил себе, как ныряю в джунгли, и терраса как будто покачнулась подо мной.

Сирен по-прежнему не было слышно. Огонь, должно быть, бушевал в задней части дома, но ему недолго было добраться и к фасаду. Нужно было спешно искать другой выход. Я отполз от парапета, умудрился встать и поплелся обратно в комнату. Воздух здесь нагрелся, треск огня становился все громче, под дверью мерцала оранжевая полоска пламени, пожирающего лестницу.