Юлия Басова - Ловушки памяти

Мне и так уже открылись многие тайны, теперь и самой нужно постараться! Эх, только бы поскорее вырваться из плена этой мучительной болезни!

Как оказалось позже, жар длился около пяти дней. На шестой день я открыла глаза и посмотрела на мир совсем другими глазами. Со мной произошли какие-то изменения, но пока было непонятно, какие.

В мягком кресле, рядом с моей кроватью, примостилась мать. Она спала, скрючившись в неудобной позе. Вероятно, провела здесь всю ночь, ухаживая за мной. На полу стоял небольшой тазик с водой, на тумбочке – упаковка с детским жаропонижающим средством в виде сиропа. Думаю, взрослые таблетки ей не удалось в меня запихнуть, учитывая, что я была без сознания, а вот открыть мне рот и влить туда немного сладкой жидкости получилось. Температуру-то сбивать необходимо! Точнее, это маме так казалось. Я же знала наверняка, что в этих действиях не было никакой надобности. Лёха предупреждал, что такова реакция человеческого организма на чрезмерную нагрузку. Мне просто требовалось восстановление, вот и всё. Только матери этого не расскажешь.

Я посмотрела на её уставшее лицо, и в душе проснулась жалость. Я принялась успокаивать сама себя: ничего… Теперь, когда моё здоровье улучшилось, мама отдохнёт и перестанет волноваться. Или не отдохнёт? Я прикусила губу. Зачем себе врать? Впереди – трудные и смутные времена. Я уже не могу свернуть с пути. А значит, мне предстоит многое пережить. С чем придётся столкнуться, пока я ищу ЕГО? Какие опасности подстерегают в дороге? Может, мне вообще придётся покинуть этот дом, бросить институт и рвануть на поиски своей любви? Оставить маму, неумело соврать ей что-нибудь, после чего она подумает, что я просто бросаю её.

Сердце болезненно сжалось в груди, и я рванула к матери. Её глаза открылись за секунду до того, как я обняла её. Она вздрогнула от неожиданности, но испуг сразу сменился облегчением:

– Мила, солнышко! Ты здорова?

– Да, да, мам! Не волнуйся! Я в полном порядке. Ну, что ты плачешь?

По маминым щекам и правда катились крупные слёзы.

– Господи! Я уже и не знала, что делать! Врач настаивал на госпитализации, но мне показалось, будет лучше, если я сама стану за тобой ухаживать. Жаропонижающие не помогали, уколы не действовали. Никто не мог понять, что с тобой происходит.

– Слушай, мам! – Я с ужасом приготовилась врать. – Ты же знаешь, как на меня влияет мороженое. И вообще всё холодное. А в поезде как раз продавали эскимо, вот я его и нализалась сдуру.

– Да, ты говорила мне это, прежде чем окончательно слечь, – кивнула мать, – но врач утверждал, что твоё горло – в полном порядке. Лёгкие чистые, бронхи – тоже. Не похоже на ангину.

Я прищурилась:

– А на что похоже?

Мать пожала плечами. Я нежно улыбнулась ей и тоном абсолютно взрослого человека сказала:

– На самом деле всё очень просто. Отец Антона наверняка тебе рассказал, какой спонтанной получилась поездка в Питер. Нас сорвали прямо с занятий. Мы все были очень воодушевлены. Буквально за гроши нам предоставлялась возможность посетить город на Неве, пусть даже в холодное время года. К тому же это был прекрасный повод отдохнуть от надоевших лекций.

Мать с сомнением смотрела на меня. Она что-то чувствовала. Какую-то фальшь, неправду, ведь она обладала самым великим даром – материнским чутьём. Нужно было подобрать такие слова, чтобы от её сомнений не осталось и следа.

– Так вот, – уверенно продолжала я, дивясь своей новой способности легко, без запинки, излагать придуманные только что детали, – мы поехали прямо в том, что было на нас.

– А паспорта? – неуверенно вклинилась родительница. – Неужели у каждого из вас был с собой паспорт?

– Конечно! Ты забыла, что в нашем университете – строгая пропускная система? Чтобы попасть внутрь, на КПП нужно показать удостоверение личности. Вот мы и привыкли таскать документы с собой.

Мы помолчали. Необходимо было, чтобы мама взвесила мои слова, поняла, что в них есть смысл. Подождав пару минут, я продолжила:

– На мне было лёгкое платье из шёлка. Ну, помнишь, то, летнее, в цветочек? До сих пор не пойму, почему в день отъезда оделась не по сезону. Наверное, свитера и джинсы просто надоели. На ногах были лишь тонкие прозрачные колготки, 20 ден. Конечно, я не забыла нацепить на себя тёплую кофту, а сверху была дублёнка. Но, сама понимаешь, по Питеру ходить в таком виде – занятие не из приятных. Конечно, папа Антона пытался одолжить мне денег на новую одежду, но я долго строила из себя маленькую гордую птичку. Наконец, уже в конце нашего путешествия, я всё-таки согласилась с его доводами и приняла деньги, чтобы купить себе джинсы, удобные тёплые ботинки и вязаный свитер. Правда, было уже поздно. Я успела простудиться. Плюс усталость сказывалась – мы вставали очень рано и мчались осматривать очередную достопримечательность. Ложились за полночь, так что у меня не было сил, чтобы тебе звонить каждый день.

– Ничего, – сказала мама каким-то странным голосом, – зато отец Антона со мной связывался исправно и с увлечением рассказывал о тех местах, где вы побывали. Как же его зовут, этого мужчину?

Вся кровь отхлынула от лица, мне стало не по себе – мать всё ещё сомневается в моей правдивости и потому проверяет. Она хочет, чтобы я произнесла имя Антошкиного отца в доказательство того, что я его знаю. Лёха называл мне это имя, но конечно же ненужная в тот момент информация моментально выветрилась из моей бедной головы. Мамин расчёт был верен – семь дней находиться рядом с человеком и не знать его по имени-отчеству, по меньшей мере, странно. Я в отчаянии прокручивала в мозгу возможные ответы, но тут нужна была предельная точность. Просто два слова – имя и отчество. Например, Борис Иванович. Или Кузьма Ильич. Уж мама-то их знает, в отличие от меня!

Спасительный телефонный звонок раздался как раз тогда, когда мать, видя моё затруднение, начала подозревать ложь. Она пристально вглядывалась в моё лицо, не отвлекаясь на посторонние звуки в виде громкой трели нашего домашнего аппарата. Я резво встрепенулась и схватила трубку, как утопающий хватается за спасательный круг.

– Алло, – произнесла я, запыхавшаяся, но довольная тем, что наш с мамой разговор несколько отсрочен.

– Мила, привет! Это папа, – раздался в трубке знакомый голос.

– Папа звонит, – прошептала я, повернувшись к матери.

Та, как и следовало ожидать, тут же забыла обо всём на свете и вся обратилась в слух. Она была так сильно влюблена в отца, что любое упоминание о нём приводило её в неописуемый трепет. Ай да папочка, ай да помог! Спасибо!

– Не за что, – хмуро ответили мне, отчего телефонная трубка чуть не выпала у меня из рук. Позвольте, но я ведь поблагодарила его мысленно, а не вслух! Кто он, мой папа? Может, и он – Ясный? Да кто же они такие, чёрт их побери?