Джон Адамс - Нежить

Наутро я проснулся рано и перенес все свои припасы на чердак, вместе с найденной в доме газовой плиткой. Ни с того ни с сего Билли стал центром моей жизни — я еще подумал, что ничем не отличаюсь от тупиц, которые сидят на лужайке и смотрят на него как на лучший аттракцион в паноптикуме.

Только когда я взгромоздился на свой насест у окна, они больше не сидели. Они сгрудились вокруг Билли в его приличном костюме и все до единого рвались в это окно. Не менее двадцати отрывали доски, и я сразу понял — что бы там ни предпринимали изнутри люди, это бесполезно. Они возьмут массой.

И точно, прошло не более минуты, как я занял свой наблюдательный пункт, и баррикада рухнула — доски и тела посыпались внутрь. У меня еще мелькнула сумасшедшая мысль, что не иначе как Билли дожидался меня, что ему нравилось работать на зрителей.

Я не стал ничего предпринимать — а какой смысл? Если та семья находилась у окна, а я уверен, что так и было, они умерли в тот момент, когда сдали доски. Я почти ничего не чувствовал, как при шоке. Зомби все лезли и лезли в окно, отпихивая друг друга, словно им больше ничего не надо. Даже когда комната заполнилась до предела, они все равно продолжали лезть, пока на лужайке их не осталось всего ничего, да и те толкались у окна.

Стояла тишина — странная тишина, учитывая, что только что произошло, — но я даже не замечал ее, пока не раздался крик. И тогда, наоборот, странным показался звук, потому что я привык к тишине. Мне пришлось отложить винтовку, чтобы понять, откуда доносится крик. Кричали со второго этажа, с другой стороны дома — кричала дочка, девочка лет двенадцати. Должно быть, родители заперли ее в надежде, что там будет безопаснее. Она высунулась из окна и кричала; она не смотрела в мою сторону, и я даже не знал, догадывается ли она о моем присутствии, просит ли о помощи или просто кричит. Я ничего не мог для нее сделать. Если бы она спрыгнула на крышу веранды, а с нее на дорогу, то я мог бы ей помочь, но как дать ей знать? Я снова поднял винтовку. Не знаю зачем — может, я хотел пристрелить несколько зомби, прежде чем они доберутся до нее, или облегчить судьбу девочки. Думаю, так мне и следовало поступить; не знаю, пришло мне тогда это в голову или нет. Это трудное решение.

И, знаете, я сразу догадался, что первым до нее доберется Билли, поэтому я совсем не удивился, когда он появился в окне. Девочка даже не заметила его, поглощенная своим криком. Двойное окно было длинным, и между ними еще оставалась пара футов. Билли ковылял не спеша, и я бы без труда разнес ему голову.

Я положил палец на курок — и остановился. Я думал только о том, что стал счастливее с тех пор, как Билли появился на главной улице, о том, как он походил на моего парня. Пусть он зомби, но он сообразительный, и разве есть у меня право убивать его? И еще в голове вертелось: «Все равно всех не перестреляешь, пуль не хватит, один из них до нее доберется, и почему бы не Билли?» Я знаю, что был неправ, — если бы мне удалось выиграть время, девочка могла бы опомниться и спрыгнуть на веранду.

Я снова вскинул винтовку, но стало уже поздно.

Билли качнулся вперед, обхватил ее голову окровавленными обрубками пальцев и впился зубами в щеку девочки. Так он и остался стоять, и можно было подумать, что он ее целует, если бы не хлещущая кровь. Она заливала его красивый костюм. Через прицел я видел, как двигаются его челюсти. И тут он перестал походить на моего парня; он походил на чудовище. Я нажал на курок; на пару секунд его голова превратилась в кровавое облако, и кровь дождем осыпала на все вокруг. Когда облако рассеялось, он все еще стоял, и хотя голову его больше ничто не держало, она продолжала висеть на лице девочки. Я выстрелил еще раз, и они оба упали. Я знал, что девочка все равно мертва, но лучше мне от этого не стало.

Вот так закончилась история Билли. И думаю, что моей тоже пора заканчиваться. Вчера я нашел этот старый диктофон, и, наверное, мне захотелось выговориться. Вполне возможно, что никто не услышит мою запись. Но вдруг придет день, когда эта беда закончится, и сдается мне, что все мы можем чему-нибудь научиться из моего рассказа. Или же люди постараются как можно скорее забыть то, о чем лучше помнить. Потому как вот что я думаю: то, что они нас убивают, это не самое страшное. Самое страшное, что они превращают нас в себе подобных, отнимают у нас способность чувствовать. Даже если они до тебя не добрались, каждый день ты теряешь частичку своей человечности, и каждый день ты потихоньку умираешь.

А может, я всегда был таким. Я даже ни разу не плакал по Барбаре и моей малышке, хотя я до боли по ним скучаю. Но плакать не могу. Если подумать, по Билли я тоже не плакал. Когда его закапывали, я был зол и никак не мог понять, зачем он решился на такой глупый, эгоистичный поступок. Черт, я знаю, что был плохим отцом, но, если бы он попытался со мной поговорить, я бы нашел, что ему сказать.

И все же сейчас я лучше понимаю Билли — ах, если бы он был здесь, я бы сказал это лично ему, а не этой глупой машине. Один из полицейских сказал мне, что Билли сам толком не знал, что делает, потому что никто не стреляется в грудь. Лучший способ — в рот, немного приподняв дуло.

С винтовкой это трудно проделать, но мне повезло, и в револьвере осталось несколько патронов — а мне понадобится только один.

Что я пытался сказать раньше, чему они научили нас, так это тому, что быть живым вовсе не означает жить. И я думаю, что я уже мертв.

По крайней мере, при данном раскладе я останусь мертвым.

Джо Хилл — популярный писатель, автор романа «Коробка в форме сердца» («Heart-Shaped Box») и сборника рассказов «Призраки двадцатого века» («20 thCentury Ghost») — книг, которые были удостоены премии Брэма Стокера. За свою новеллу «Добровольное заключение» («Voluntary Committal») он получил Всемирную премию фэнтези, а за рассказ «Лучший новый ужас» («Best New Horror») — Британскую премию фэнтези и премию Брэма Стокера. В данный момент Хилл совместно с художником Габриелем Родригесом работает над созданием мини-серии комиксов «Замок и ключ» («Locke & Кеу»). Почти в то же время, что и данная антология, выходит включающее в себя все выпуски издание «Замка и ключа» в твердом переплете.

О «Воскрешении Бобби Конроя» Хилл говорит, что этот рассказ представляет собой историю о мужчине и женщине, в прошлом испытывавших друг к другу романтические чувства, которые случайно встречаются в массовке на съемках фильма «Рассвет мертвецов» в 1977 году. «Теоретически, это рассказ о любви, — комментирует Хилл. — Но на самом деле это рассказ о моей двадцатилетней любви к фильмам о зомби, снятым Джорджем Ромеро».

Бобби узнал ее не сразу. Она тоже была изувечена. У всех тридцати человек, прибывших первыми, были раны.