Гордон Далквист - Стеклянные книги пожирателей снов

Взобравшись на нее, он снова заглянул в глазок — сначала на той стороне, где была женщина. Чаня грызла совесть — может, бросить все эти глазки и идти прямо в кабинет хозяина? Но это означало бы упустить информацию о заговорщиках, которую он никогда больше не сможет получить… Он решил действовать быстрее. Заглянув в комнату, он неожиданно замер — двое в черном укладывали пожилого человека в красном на диван. Лица священника он не видел — может быть, епископ Баакс-Саорнский? Дядюшка герцога Сталмерского и королевы был самым влиятельным священнослужителем в стране, советником правительства, борцом с коррупцией… а здесь злорадно ухмыляющиеся лакеи отирали слюни у него с подбородка. Один из них завернул что-то в материю (наверняка еще одну книгу), а другой принялся измерять пульс епископа. Оба они повернулись на стук в дверь и быстро вышли из комнаты.

Выбросив из головы погубленного епископа (да и чем он мог ему помочь?), Чань повернулся к другому глазку. Еще один человек, склонившийся над книгой (сколько же они изготовили этих дьявольских штуковин?). Его лицо с бегающими глазами над мерцающей поверхностью… Это, без всяких сомнений, был Генри Ксонк, обычная его властная и непреклонная аура исчезла… Чаню даже показалось, что Ксонк потерял все свои обычные качества, что они утекли в книгу. Мысль эта была абсурдной, но он помнил стеклянные карточки — помнил, как отпечатывались в них воспоминания. Если эти книги делают то же, но в большем масштабе… Внезапно Чаню пришла в голову мысль: а что, если эти воспоминания просто впечатываются в стекло из головы жертвы, причем безвозвратно? Какой части своих воспоминаний (а на самом деле — души) лишился сейчас Генри Ксонк?

В других глазках было все то же самое, и хотя Чань узнавал не все обмякшие фигуры, те, которые он узнавал, свидетельствовали: здесь предпринята неприкрытая атака на наиболее влиятельные фигуры в стране — министр финансов, военный министр, знаменитая актриса, герцогиня, адмирал, судья Высокого суда, издатель «Таймс», президент королевского банка, вдова-баронесса, хозяйка самого важного для общественного мнения салона в городе и, наконец, Маделейн Крафт, при виде которой он испытал искушение прервать свои поиски и вмешаться. Каждый из увиденных им пребывал в некоем судорожном приступе, почти в состоянии наркотического опьянения, совершенно не контролируя ни разум, ни тело; вниманием их всецело владела книга, подсунутая им прямо под нос. В некоторых комнатах Чань видел людей в масках (мужчин и женщин), которые занимались пребывавшими в полной прострации жертвами, иногда забирали книги и начинали приводить в чувство гостей, а иногда еще на какое-то время оставляли их в синих мерцающих омутах. Никого из этих людей в масках Чань не узнал, но он не сомневался, что еще несколько дней назад их нынешние функции исполнялись бы читателями, подобными миссис Марчмур или Роджеру Баскомбу, а еще немного раньше — самими графиней и Франсисом Ксонком. Теперь их организация выросла, пополнилась многочисленными новыми сторонниками, и главари освободились для дел более важных. Мысль, что в доме происходит что-то еще — возможно, для прикрытия процесса подчинения этих высокопоставленных людей, но достаточно важное, чтобы им занимались главари заговора, — дополнительно пришпорила Чаня. Он поспешил дальше в темноту.

Он не стал заглядывать в оставшиеся глазки, а направился прямо к концу коридора, надеясь, что там окажется дверь. Но вместо двери он нашел картину. Его выставленная вперед трость легонько коснулась чего-то, явно не камня, и он, осторожно вытянув руку, наткнулся на тяжелую резную раму. По размерам картина была близка портрету Роберта Вандаариффа, закрывавшему дверь к ряду камер; правда, темнота здесь была такая, что Чань понятия не имел, кто изображен на картине. Но он не стал тратить время на эти бесполезные размышления — он встал на колени, пытаясь нащупать задвижку или рычаг, открывающие потайную дверь. Но почему портрет висел внутри? Не означало ли это, что дверь была вращающейся и кто-то уже вошел в этот коридор? Это было маловероятно — куда как проще было использовать простые утопленные петли, нормально открывающиеся и закрывающиеся. Но что же тогда было изображено на полотне, чего нельзя было выставлять на обозрение?

Он присел на пол и вздохнул. Он испытывал усталость и жажду, чувствовал себя полной развалиной. Драться он еще мог, — это у него было на уровне инстинкта, — но мысли в голове ворочались тяжело. Он закрыл глаза и глубоко вздохнул; он думал о другой стороне двери — защелка должна быть потайной, может быть, она не на дверном косяке, а в нем. Он принялся ощупывать внутреннюю кромку резного косяка, сначала занявшись той частью, где обычно должен был бы находиться замок… Когда его пальцы попали в углубление, он понял, что единственное отличие тут состояло в расположении замка — не с правой стороны, как обычно, а с левой, этакая глупая обманка, которая вполне могла задержать его на лишние полчаса. Он обхватил пальцами странной формы бобышку и повернул ее. Хорошо смазанный замок беззвучно открылся, и Чань почувствовал, как тяжелая дверь подалась под его руками. Он толкнул ее и вошел внутрь.

Чань сразу же понял, что попал в кабинет Вандаариффа, потому что лорд сидел перед ним за огромным письменным столом, с серьезным видом царапая что-то гусиным пером на длинном листе бумаги. Лорд Роберт не поднял глаз, и Чань сделал еще один шаг вперед, не закрывая дверь — придерживая ее плечом, обшаривая комнату глазами. Ковры были красными с черным узором, а длинная комната разделена мебелью на отдельные площадки: длинный стол для заседаний, вдоль которого стояли стулья с высокими спинками, несколько мягких кресел и диванов, стол секретаря, большие картотечные шкафы, а потом письменный стол хозяина, по размерам не меньше стола для заседаний, усыпанный бумагами, скрученными картами, всевозможными бутылями и кружками, — все это обступало погруженного в свои труды лорда, как вынесенный на берег мусор.

Больше в комнате никого не было.

Лорд Вандаарифф по-прежнему не обращал внимания на Чаня, его взгляд был сосредоточен на бумаге. Чань вспомнил о главной своей миссии — найти тайный ход в большой зал. Ничего похожего он здесь не видел. На дальней стене за столом располагалась главная дверь кабинета, но других, кажется, здесь не было.

Когда Чань шагнул вперед, что-то привлекло его внимание; краем глаза он увидел картину у себя за спиной. Он снова бросил взгляд на Вандаариффа — тот вообще не замечал Чаня — и открыл дверь до упора. Перед ним была еще одна картина Оскара Файляндта. Полотно напоминало изнанку холстов с фрагментами «Благовещения» и на первый взгляд казалось абсолютной абракадаброй. Картину покрывали штриховые линии, на самом деле представлявшие собой плотную вязь символов и диаграмм. Общие очертания формулы напоминали подкову… Как подумал Чань, это были математические уравнения в форме Харшморта. А еще, решил Чань, в этих очертаниях было что-то эротическое — дом в виде подковы и встроенное в него неестественно длинное крыло главного зала. Какие бы магические смыслы ни несла эта конфигурация, не вызывало сомнения, что корнями она уходила и в символику пола. Чань не знал, каким образом это связано с церемонией в зале или с Вандаариффом. И тем не менее… он попытался вспомнить, когда Вандаарифф приобрел и перестроил тюрьму Харшморт — не больше года или двух назад. Кажется, агент в галерее сказал им, что Файляндт умер пять лет назад? Это было невозможно: магическое полотно на двери явно было творением того же художника. Может быть, Файляндт и не умер вовсе? Может быть, он находится где-то здесь и даже по собственной воле, но если вспомнить, в какой мере Вандаарифф и д'Орканц эксплуатировали все его изобретения, то, видимо, он все же содержался здесь пленником, а то и того хуже — пал жертвой собственной магии и его сознание перетекло в стеклянную книгу, чтобы им пользовались другие.