Стивен Кинг - Кладбище домашних животных

Были и еще вопросы, хотя немного, но этот ответ закончил пресс-конференцию. Потом Луис сидел в своем кабинете (Стив Мастертон ушел час назад, сразу после пресс-конференции — чтобы успеть к вечерним новостям, подумал Луис), пытаясь как-то осознать случившееся за этот день, набросить на него хоть какой-то покров обыденности. Они с Чарлтон просмотрели карты «группы риска» — студентов, угрюмо продолжающих учиться, невзирая на тяжкие недуги. В эту группу входили двадцать три диабетика, пятнадцать эпилептиков, четырнадцать параплегиков и другие: студенты с лейкемией, с церебральным параличом и мускульной дистрофией, слепые, двое глухих и один случай клеточной анемии, который Луис еще никогда не встречал.

Может быть, спокойнее всего в этот день был момент после ухода Стива. Чарлтон вошла и положила на стол Луиса розовую записку. «Ковер из Бангора будет завтра в 9.00», — прочитал он.

— Ковер?

— Его же надо заменить, — сказала она твердо. — Нельзя оставлять это пятно, доктор.

Нет, конечно. Если бы он каждый раз глядел из-за своего стола на это розовое пятно, то он вряд ли просидел бы здесь долго.

Он уже почти успокоился, когда миссис Бейлингс, ночная сиделка, сунула голову в дверь и сказала:

— Ваша жена звонит, доктор Крид.

Луис поглядел на часы и увидел, что уже полшестого; он должен был уйти полтора часа назад.

— Хорошо, Нэнси. Спасибо.

Он поднял трубку.

— Привет, дорогая. Я как раз...

— Луис, с тобой все в порядке?

— Да, конечно.

— Я слышала по новостям, Лу. Мне так жаль, — она прервалась. — По радио. Они передавали, как ты отвечал на какой-то вопрос. Звучало это очень солидно.

— Да? Я рад.

— Но ты уверен, что с тобой все нормально?

— Да, Рэчел. Все хорошо.

— Приезжай, — сказала она.

— Да-да, еду. — Дом казался ему спасением.

Она встретила его в дверях, и у него просто отвалилась челюсть. Она была в лифчике сеточкой, который ему так нравился, в полупрозрачных трусиках и... больше ни в чем.

— Выглядишь просто прелестно, — сказал он. — А где дети?

— Мисси Дэнбридж взяла их. Мы одни до восьми тридцати... то есть, у нас два с половиной часа. Не будем терять их зря.

Она прижалась к нему. Он ощутил дивный аромат — розовое масло, что ли? Он обнял ее, сперва за талию, потом его руки дошли до ягодиц в то время, как ее язык вытанцовывал между его губ, все глубже забираясь в рот.

Наконец они разняли губы, и он несколько хриплым голосом осведомился:

— Ты ужинала?

— Только десерт, — и она принялась медленно тереться низом живота о его пах, постепенно наращивая скорость. — Но обещаю, что накормлю тебя только тем, что тебе по вкусу.

Он потянулся к ней, но она отстранилась.

— Сперва наверх, — сказала она.

Она подвела его к горячей ванне, медленно раздела и окунула в воду. Затем взяла жесткую губку, обычно без дела висящую на двери, густо намылила его и принялась тереть. Он чувствовал, как весь этот день — дьявольски трудный первый день, — смывается с него вместе с потом. Она сама вымокла, и трусики облегали ее, как вторая кожа.

Луис попытался вылезти, но она мягко толкнула его обратно.

— Что...

Она осторожно сжала его губкой — осторожно, но с едва заметным трением, вверх-вниз.

— Рэчел... — его прошиб пот, и не только от горячей воды.

— Тсс...

Это длилось почти вечность — когда блаженство достигло предела, рука, двигающая губку, замерла. Потом снова принялась сжимать и тереть, пока он не кончил с такой силой, что почувствовал боль в барабанных перепонках.

— О Господи, — сказал он, когда снова смог говорить. — Где тебя этому научили?

— В скаутах, — ответила она жеманно.

Она приготовила бефстроганов, который разогревался во время сцены в ванной, и Луис еще в четыре дня думавший, что захочет есть не раньше Хэллуина, с аппетитом съел две порции.

Потом она снова повела его наверх.

— Вот теперь, — сказала она, — покажи, что ты для меня можешь сделать.

Луис подумал, что все кончилось не так уж плохо.

После Рэчел надела свою старую пижаму, а Луис напялил фланелевую рубашку и почти бесформенные штаны, которые она именовала не иначе как «ветошью», и так пошел за детьми.

Мисси Дэнбридж хотела узнать о происшествии, и он рассказал ей немного, меньше, чем она могла назавтра прочитать в «Бангор дейли ньюс». Он чувствовал себя сплетником, но Мисси не брала денег за сидение с детьми, он был благодарен ей за чудесный вечер, доставшийся им с Рэчел, и решил отблагодарить хотя бы таким образом.

Гэдж уснул еще до того, как Луис прошел милю, отделявшую дом Дэнбриджей от его собственного, да и Элли уже зевала. Он переодел малыша и уложил его в кроватку. Потом он прочитал Элли книжку. Как обычно, она потребовала «Где живут дикари», но Луис уговорил ее согласиться на «Кота в шляпе». Она уснула через 5 минут, и Рэчел подоткнула ей одеяло.

Когда он спустился вниз, Рэчел сидела в комнате со стаканом молока. На бедре у нее лежала открытая книжка Дороти Сэйерс.

— Луис, с тобой правда все в порядке?

— Конечно, дорогая, — сказал он. — Спасибо тебе. За все.

— Мы должны жить друг для друга, — сказала она, улыбаясь довольно весело. — Ты не пойдешь к Джуду выпить пива?

Он покачал головой:

— Ты что? Я совсем вымотался!

— Надеюсь, я смогла тебя хоть немного взбодрить?

— По-моему, да.

— Тогда налей себе молока, док, и пошли спать.

Он думал, что не сможет заснуть после всего пережитого за день, но стал медленно погружаться в сон, будто спускаясь по гладкой поверхности. Он читал где-то, что у среднего человека уходит всего семь минут на то, чтобы стереть все впечатления дня. Семь минут на обновление сознания и подсознания, как смена мишеней в тире. Во всем этом было что-то жуткое.

Он уже почти заснул, когда Рэчел откуда-то издалека произнесла: «...послезавтра».

— Ммм?

— Джоландер. Ветеринар. Он заберет Черча послезавтра.

— Ааа, Черч. Прощайся со своими яйцами, старина Черч. — Тут он окончательно заснул, крепко и без сновидений.

Что-то разбудило его позднее, какой-то шум, заставивший присесть в кровати, раздумывая, то ли это Элли упала на пол, то ли сломалась кровать Гэджа. Тут луна вышла из-за туч, осветив комнату холодным белым сиянием, и он увидел стоящего в двери Виктора Паскоу. Шум раздался, когда Паскоу открывал дверь.

Он стоял там, с проломленной с левой стороны головой. Кровь у него на лице засохла, и он стал похож на индейца в боевой раскраске. Белела сломанная ключица. Он усмехался.

— Пойдем, доктор, — сказал Паскоу. — Нам нужно сходить в одно место.

Луис оглянулся. Жена спала мирным сном, свернувшись под желтым одеялом. Он снова поглядел на Паскоу, который недавно умер, а теперь стоял тут, живой. Луис не испугался. Он почти сразу понял, почему.