Говард Лавкрафт - Мифы Ктулху

— Господь милосердный! — воскликнул он. — Я вижу !

Он рванулся вперед, неотрывно глядя на противоположную стену. Но я знал: смотрит он за пределы стены, и меблировка комнаты для него уже не существует.

— Чалмерс! — закричал я. — Чалмерс, тебя разбудить?

— Ни за что! — взвизгнул он. — Я вижу все ! Все миллиарды жизней, что предшествовали мне на этой планете, проходят перед моими глазами. Я вижу людей всех эпох, всех рас, всех цветов кожи. Они сражаются, убивают, строят, танцуют, поют. Сидят вокруг примитивных костров в необитаемых серых пустынях и летают по воздуху на монопланах. Бороздят моря в каноэ из древесной коры и на борту громадных пароходов; малюют бизонов и мамонтов на стенах темных пещер и покрывают гигантские полотна причудливыми футуристическими узорами. Я наблюдаю за миграциями с Атлантиды. Я наблюдаю за миграциями с Лемурии. Я вижу древние расы — чужеродная орда чернокожих карликов захлестнула Азию; сутулые, кривоногие неандертальцы бесстыдно рыщут по Европе из конца в конец. Я вижу, как ахейцы хлынули на греческие острова; вижу грубые истоки эллинской культуры. Я в Афинах, и Перикл еще юн. Я ступаю на землю Италии. Участвую в похищении сабинянок, марширую вместе с имперскими легионами. Благоговейный трепет объял меня при виде плывущих мимо громадных знамен; земля трясется под поступью победителей-гастатов. [31] Гастаты (от лат. hastati — «копейщики») — воины авангарда тяжелой пехоты римского легиона в IV–II вв. до н. э. Тысячи нагих рабов простерлись передо мною в пыли — я проплываю мимо в паланкине из золота и слоновой кости, влекомом черными как ночь фиванскими быками, девушки с цветами кричат: «Аве, цезарь!» — а я улыбаюсь и благосклонно киваю. А теперь я и сам — раб на мавританской галере. Наблюдаю за постройкой грандиозного собора. Камень за камнем, собор возносится все выше, а я на протяжении многих месяцев и лет стою и слежу, как каждый новый камень ложится на место. Я распят головой вниз — меня сжигают на кресте в благоухающих тимьяном садах Нерона; со снисходительным презрением я наблюдаю за работой пыточных дел мастеров в застенках инквизиции.

Я вступаю в святая святых; вхожу в храмы Венеры. Благоговейно преклоняю колена перед Великой Матерью и осыпаю монетами нагие колени священных куртизанок, что сидят с закрытыми покрывалом лицами в рощах Вавилона. Прокрадываюсь в елизаветинский театр и вместе с вонючим отребьем аплодирую «Венецианскому купцу». Прохожу вместе с Данте по узким улочкам Флоренции. Встречаю юную Беатриче, край ее платья задевает мои сандалии, я замираю в экстазе. Я — жрец Изиды, моя магия повергает в изумление народы. Симон Волхв [32] Симон Волхв — современник апостолов, основатель существовавшей до III в. гностической секты симониан; родоначальник гностицизма. Упоминается, в частности, в Книге Деяний святых апостолов (8:9-24). преклоняет передо мною колена и молит о помощи, фараон трепещет при моем приближении. В Индии я беседую с Учителями и с криками убегаю от них, ибо их откровения — что соль на кровоточащую рану.

Я все воспринимаю одновременно . Вижу все со всех сторон; я — часть кишащих вокруг меня миллиардов. Я существую во всех людях, и все они существуют во мне. Я прозреваю всю историю человечества в едином мгновении — как прошлое, так и настоящее.

Просто-напросто напрягая зрение, я могу заглянуть все глубже, все дальше в прошлое. Теперь я иду назад через странные кривые и углы. Кривые и углы множатся вокруг меня. Сквозь кривые я прозреваю обширные сегменты времени. Есть время кривых и время углов . Существа, обитающие в угольном времени, не могут проникнуть во время искривленное. Все это очень странно.

Я все дальше углубляюсь в прошлое. Человек исчез с лица земли. Громадные рептилии притаились под гигантскими пальмами или плавают в мерзкой черной воде зловещих озер. А теперь исчезли и рептилии. На земле животных не осталось, но под водой — я их ясно вижу! — над гниющей растительностью медленно проплывают темные силуэты.

Эти силуэты становятся все примитивнее и проще. Теперь это уже просто отдельные клетки. Повсюду вокруг меня углы — странные углы, подобных которым на земле нет. Мне отчаянно страшно.

Есть бездна бытия, непостижная для человека…

Я глядел во все глаза. Чалмерс вскочил на ноги и стал беспомощно жестикулировать руками.

— Я прохожу сквозь сверхъестественные углы, я приближаюсь к… о, нестерпимый кошмар!

— Чалмерс! — закричал я. — Не пора ли мне вмешаться?

Он быстро поднес правую руку к лицу, словно заслоняясь от страшного зрелища.

— Нет, пока еще нет! — прохрипел он. — Я пойду дальше. Я должен видеть… что… лежит… за пределами…

Лоб его заливал холодный пот, плечи судорожно подергивались.

— За пределами жизни есть… — лицо его побелело от ужаса, — есть твари , которых я не в силах рассмотреть. Они медленно движутся сквозь углы. Они бестелесны — и неспешно проплывают через неописуемые углы.

И тут я почувствовал вонь. Вонь резкую, невыразимую и такую тошнотворную, что мне сделалось дурно. Я быстро метнулся к окну и распахнул его настежь. Когда же я вернулся к Чалмерсу и заглянул в его глаза, я чуть не потерял сознание.

— Сдается мне, они меня почуяли! — завизжал он. — Они медленно поворачивают в мою сторону…

Чалмерса била неудержимая дрожь. Он принялся хватать руками воздух. Затем ноги под ним подломились, и он рухнул лицом вперед, постанывая и пуская слюни. Я молча наблюдал, как он с трудом тащится по полу. Ничего человеческого в нем уже не осталось. Зубы оскалены, в уголках губ выступила пена.

— Чалмерс! — закричал я. — Прекрати! Прекрати это, слышишь?

Словно в ответ на мои увещевания, он принялся издавать хриплые конвульсивные звуки, больше всего похожие на лай, и, отвратительно извиваясь, пополз по кругу. Я нагнулся, схватил его за плечи. Встряхнул — яростно, отчаянно. Он извернулся, куснул меня за запястье. Мне сделалось дурно от ужаса, но я не смел выпустить беднягу, опасаясь, как бы он не убился в приступе ярости.

— Чалмерс, — уговаривал я его, — перестань, право же, перестань. В этой комнате тебе ничто не повредит. Понимаешь?

Я продолжал трясти Чалмерса за плечи и увещевать, и постепенно безумие его оставило, лицо прояснилось. Конвульсивно содрогаясь всем телом, он рухнул бесформенной грудой на китайский ковер. Я отнес его на диван и уложил. Лицо Чалмерса исказилось от немой боли; я видел, что он все еще пытается вырваться из-под власти страшных воспоминаний.

— Виски, — пробормотал он. — Бутылка в комоде под окном — в верхнем левом ящике.

Я протянул ему бутылку. Чалмерс вцепился в нее крепко-накрепко, аж костяшки пальцев посинели.