Вячеслав Денисов - Забытые заживо

– Тебе помочь, Левша? – уже почти обреченно крикнула ему вслед Дженни.

Обернувшись на ходу и странно улыбнувшись, он покачал головой и вскоре скрылся из виду за грядой отполированных водой и ветром камней.

После всего, что он видел, лучшим лекарством был только секс. Почувствовать в своих руках женщину, войти в нее, отключить воспоминания, испытать легкое безумие – вот что может вернуть его к нормальной жизни. Макаров ушел, и Левша чувствовал, что, замкнись он сейчас в себе здесь, на берегу, обязательно что-то произойдет. Что-то похуже того, что он видел. Хотя хуже, казалось, некуда… Секс… Он хотел Дженни.

Но быть с ней не мог…

Через час, вспоминая и исправляя ошибки своей прежней охоты на рыб, он подсек «гарпуном» Донована десяток рыб среднего размера. Больше они съесть не могли, а заготавливать рыбу впрок было бессмысленно.

Он отказался от любви с Дженни только по одной причине. Второй день он чувствовал исходящий от себя жутковатый запах. Даже запах пота заставлял его принимать летом душ чаще, и даже когда он не потел, с упрямством, достойным лучшего применения, Левша перекидывал полотенце через плечо и направлялся в ванную. Вода всегда была рядом, но искупаться и помыться – это несколько разные по технике исполнения мероприятия, а Левша сейчас хотел именно – отмыться.

Раздевшись догола, он сунул сумку в расщелину меж камней. Подумав, туда же отправил шорты, рубашку и трусы. Побережье острова кишело бермудскими буревестниками и цаплями странного голубого цвета. Левше не хотелось, выйдя из воды, стать свидетелем игры пернатых его и без того скромным гардеробом.

Зайдя по пояс в воду, он зачерпнул полные пригоршни песка и стал тереть им тело, как губкой. Особенно тщательно он стирал, почти сдирая кожу, руки. Кулак, который коснулся ни разу им не виданного. Та чужая кровь, что он смыл по дороге у водопада, жгла ему все тело, словно крапива. Он хотел смыть с себя все воспоминания о котловане. Хотя бы так…

Он и о Дженни-то думал только для того, чтобы как-то отвлечься и хоть немного прийти в себя. Надо успокоиться и быть готовым ко всему, что ждет его впереди.

Заходя все дальше и дальше, изнывая от температуры воды и прикосновения к ней, он забрел в море по грудь. Он мылся старательно и долго. В сумке, с которой он не расставался еще трогательней, чем Франческо со своим кейсом, всегда лежала пара чистого белья, носки, несессер с бритвенными принадлежностями и лосьон после бритья. Дженни хочет его. Пусть так и будет, тем более что он сам до сих пор чувствует на губах шелк ее ног. Если им дано слиться в любви, то пусть это будет выглядеть для нее подарком. А разве не подарком будет его появление выбритым, с небрежно заброшенными назад волосами и пахнущим забытым за двое суток запахом уверенного в себе мужчины?

Он пытался думать о чем угодно, лишь бы не вспоминать о том, что случилось в котловане. Его мозг, и он был уверен, что не только его, но и Франческо, и Дженни, отторгал эту информацию по причине ее полной ирреальности. Ясно одно: свет – спасение. Все плохое на этом острове боится света. Ночь – опасная хищница.

Нагой, он вышел на берег. Одеваться совсем не хотелось. Левша всегда удивлялся тому, как аборигены бегают по своим островам без одежды. Ведь это так неудобно, когда все болтается и можно нечаянно за что-то зацепиться или поцарапать бедро, в конце концов. Будешь лежать на песке и задремлешь, но не будет дремать краб… И сейчас, глядя на свое отражение в воде, присев над ней и разглядывая свое розовое от загара и чистое от воды лицо, Левша понимал аборигенов лучше, чем кто-либо. Ему не хотелось одеваться. Его бы воля, он закинул бы улов за спину и вышел бы навстречу остальным в чем мать родила. Правда, не далее как полчаса назад он убедился в том, что родила она его в рубашке.

Он встал на колени, чтобы выяснить, прыщ ли у него у левой брови, или просто прилипла песчинка. Он заглянул в воду.

И последнее, что Левша увидел в отражении, была взлетевшая над его головой толстая, гладкая, в последнее мгновение показавшаяся ему едва ли не полированной, палка.

От омерзительного звука удара по голове и чудовищной боли в затылке на него нахлынул приступ тошноты.

Больше Левша ничего не слышал и не видел. Он упал лицом в воду, и звуки и краски надводного мира перестали существовать для него.

Макаров повертел в руке пачку. Две штуки.

Вытянул одну, щелкнул зажигалкой. Он курил четверть века и теперь с трудом представлял, что будет, когда он вынет из кармана пачку, а она окажется пустой.

Однажды с ним такое уже было, он бросал курить. Неделя отказа от сигарет проходила в тошнотворном кошмаре. Он доводил себя до мучительных экзальтаций, впадал в панику, он перестал спать и стал груб и резок. Вопреки ожиданиям, у него пропал аппетит, и в какой-то момент у него даже пропал интерес к жене. Она его не возбуждала, он думал только о сигарете. Одной-единственной, которую можно выкурить до фильтра, почувствовав легкое головокружение. И вот сейчас та самая, единственная, оставалась в пачке, которую он бережно уложил в карман.

Он слишком устал, чтобы ощущать стук надежды в сердце или, наоборот, плач отчаяния. Поднимаясь и поднимаясь по девственной тропе, которая не была вытоптана, но которую он представлял мысленно, Макаров вспоминал время, когда без труда мог пробежать десять километров. Из полузабытых уроков военного дела он помнил, что путешествие по маршруту, который ты выбираешь сам, во много раз сложнее машинальных движений ног по тропе, уже известной. В первом случае над человеком всегда тяготеет ответственность за первый шаг, за право его сделать. Трава была сочная, высокая, он не видел в ней, куда ступает его нога, и только когда ощущал подошвой твердь, уверенность сменяла сомнение. Бесконечно происходить это, конечно, не могло. И он, шедший первым, уже собирался предложить сделать остановку, как вдруг меж сплетений растительности забрезжили солнечные блики, показался вроде бы просвет.

Он обернулся. Донован и Гоша не проронили за все время похода и десятка слов. Доктор дважды падал, что не могло не стать причиной коротких разговоров, да Гоша несколько раз высказывал предположение, что у Макарова неплохие задатки геолога.

– Лучше бы вы были топографом, а не я геологом.

– Топограф и геолог в некотором смысле одно и то же.

– Тогда какого дьявола я веду вас, а не наоборот?

– Ведет тот, кто знает, куда идет, – Гоша снял рубашку, вытер ею лицо, тело и накинул на шею как полотенце. – Я же представления не имею, куда вы нас ведете.

– Я пытаюсь найти признаки жизни на этом острове. Той, которая могла бы дать всем нам корм и кров. Ведь должно же здесь хоть что-нибудь такое быть.