Иди в ад!

- Извини, привычка ... А кто знает?

- Я живу здесь, на краю кладбища. И многое знаю.

Антон тоже взглянул на бутылку, лицо недоверчиво скривилось.

- Ладно, Даша, спасибо за приют. Я пойду.

Он поднялся из-за стола, взгляд невольно скользнул по скромной обстановке жилища. Мебель полувековой давности, старенький телевизор покрыт пылью, половину стены закрывает дешёвый ковёр с оленями, ситцевые занавесочки на окнах – все это так не похоже на молодую девушку. Кажется, что вот-вот из другой комнаты выглянет старушка, раздастся дребезжащий голос.

- Не веришь? Зря! Моя бабушка непростым человеком была, - усмехнулась Дарья. – Интересного много рассказывала.

Антон ещё раз взглянул на занавески:

- Так это не твой дом? Бабушкин? Слушай, может ты прикололась и дом вообще чужой? Сейчас раздадутся шаги, откроется дверь и войдут настоящие хозяева. С работы вернутся. И начнут месить ...

Антон берет в руки лопатку, подозрительно глядит на дверь. Девушка улыбнулась, всплеснула руками:

- А клёвый прикол, врубаешься? Да не писай кипятком, садись. Мой дом, мой. Где-то в комоде документы лежат, целая пачка.

- Да? И как тебе здесь? Нравится, с комодами и оленями? – кивнул Антон на ковёр.

- А чё? Крыша не течет, удобства ... имеются на дворе.

Девушка на минуту умолкает. Пьяное выражение на лице исчезает, черты твердеют, на скулах вздуваются желваки и опадают.

- Рассказал о себе ... теперь слушай меня, - произнесла она трезво. – Сколько я себя помню, столько пили мои родители. И меня приучали. Нажуют хлеба с вином и кормят. Чтоб не орала! В девятом классе я пила портвейн вместо компота. На уроках пьяная сидела. Из школы выперли, отец окончательно спился и где-то сдох. Мать ещё трепыхалась, но тоже ... приближалась к последней черте. Лишили прав, меня в интернат. Там «лечили»! – усмехнулась Дарья. – Запрут в комнате без окон, руки привяжут к железному крюку в стене. И так неделями. Первое время орала, как ненормальная, потом легче стало. Еду приносили, задания письменные от учителей. Вот так жила и училась ... два года, представляешь? От скуки рисовать стала. Сначала так, каляки-маляки. Попросила книжек по рисованию. Дело пошло лучше. В общем, через два года уже прилично мазюкала. Мне даже стены в интернате доверили расписать. Ну, ромашки там, цветочки-бабочки! А дальше выпустили меня. Сунули аттестат и выпустили. Подала я документы в художественное училище. Приняли. Мамка к тому времени совсем спилась, квартиру у неё отобрали собутыльники. Ну, я в общаге обитала. Ничё житуха, весёлая! Даже замуж сходила. Два раза! – похвасталась Дарья.

Антон с сомнением посмотрел на лицо, взгляд опустился ниже, снова поднялся.

- Ну-ну, продолжай ...

- Потом напряг вышел с работой. Так, подрабатывала оформителем. Обосновалась здесь, у бабушки. От нечего делать стала рисовать картины. Пару раз выставляла на Андреевском спуске, но никто мои картины не купил. Ну, рисовала ещё ...

- В галерее не пробовала?

- Было дело. Но, увы, ничего! Только деньги потеряла.

- А в интернете? Есть виртуальные художественные галереи.

- Платить надо за все, Антон! Виртуальные или натуральные галереи, все равно бабки требуют. Галеристы тоже люди, кушать хотят. Короче, никому не интересна моя мазня. Вот так!

- А можно посмотреть? – спросил Антон.

- Там! – мотнула Дарья головой на вторую комнату.

Окна плотно занавешены. Солнечный свет пробивается с трудом сквозь узкие щели между занавесками, падает тонкими лучами и расползается по полу ровными белыми лужицами. Медленно танцуют пылинки. Табачный дым пробрался и сюда, серая пелена неподвижно висит в воздухе на уровне лица. Картины словно прячутся в смутном полумраке, выступают бледными тенями замысловатых фигур и линий. Наивный Антон ожидал увидеть позолоту рам и яркие краски пейзажей; на худой конец хаотичное смешение цветовых пятен и геометрических фигур, в которые можно вглядываться так и эдак, переворачивать по всякому ... и ни хрена не поймёшь! Абстракция, мать её!

Прямоугольные холсты – примерно метра на полтора - расположились вдоль стен, укрыты от пыли старушечьими платками с бахромой по краям и дурацкими цветами в середине, застиранными простынями и наволочками – одним словом, тряпьём, которое было в доме. Подставки самодельные, из высушенных прутьев, отчего некоторые картины скособочены и кажется, что свалятся на пол от любого неосторожного движения. Самый большой холст, в рост человека, стоит в центре, прямо на полу, по-хозяйски облокотившись на спинку стула. Пододеяльник в голубых васильках, укрывающий картину, относительно чист и даже не засижен мухами. Антон стоит в дверном проёме, не решаясь войти. Почему-то стало жутко. То ли от мрачной тишины, то ли от картин, смотрящих на него квадратными бельмами пыльных занавесей. А запах-то какой!

- Чем тут пахнет так ... невкусно?

- На краски деньги нужны. Так я их сама делаю, на столярном клею. Он из костей варится. Вонючий – сил нет! – раздался голос от стола.

Воображение тут же сработало. Антон невольно содрогается от страшного видения: старуха в лохмотьях, громадный котёл, пламя с жадностью пожирает дрова, поварёшка размером со штыковую лопату ... старая ведьма перемешивает булькающее варево, на поверхность всплывают ребра, черепа, руки с остатками плоти на скрюченных пальцах.

- Внучка, добавь костей-то, жидковато получается! – дребезжит ведьмин голос.

- Сию минуточку, бабулечка! – звенит девичий голосок.

Появляется внучка Дашенька, в руках ржавый, мятый таз с человеческими костями.

- Вот, только что накопала, бабуля! – радостно сообщает внучка, отряхивая влажную землю с ног.

- ... ну. заходи, чё стал на пороге? – раздаётся голос из-за спины.

Антон дёргается, будто шилом кольнуло, шагает нетвёрдыми ногами. На лбу выступают мелкие бисеринки пота, колени дрожат, голос пропадает. Громко сглатывает, кадык дёргается, с трудом проталкивает несуществующий ком в глотке. Даша хмыкнула, пожала плечами. Проходит в комнату, снимает покрывала с картин одно за другим. Антон смотрит с замиранием сердца, ожидая увидеть ... такое!

М-да, лес, кустики-деревья, восходящее – или садящееся? - солнышко сияет сквозь листву и пр. Только медвежат не хватает. Или лисят. Можно птичек на ветвях добавить, скачущих белочек с орешками. Картины неплохие, но не более того. Мазня на уровне выпускного курса. Но говорить это девушке Антон побоялся. Все-таки жизнью обязан. На центральном холсте, самом большом, изображён все тот же лес в сумерках. Чётко выписаны детали, скрупулёзно нарисованы самые маленькие веточки, можно различить иголки на еловых ветках. Но в середине холста странный прогал, пустое место, словно там располагался некий предмет, а потом художник его закрасил. Впрочем, полотно может быть незаконченным, дорисует позже фазана.