Джинн Калогридис - Дети вампира

Губы Влада были тоньше, чем у Аркадия, а их форма и изгиб свидетельствовали о жестокой и чувственной натуре обладателя. Глаза его также отличались от наших не только своим изумрудным цветом, но и тяжелыми веками и густыми ресницами.

В этот вечер глаза Влада горели столь ненавистным мне хищным огнем.

Пока я открывала тяжелую дверь, отделявшую его покои от остального замка, Дуня, словно испуганный ребенок, вцепилась в мою одежду. Тут раздался голос Влада:

– А-а, это ты, Жужанна? Ты вовремя пришла. Посмотришь, как развлекается наш гость. Кстати, спасибо тебе за заботу!

Влад сразу догадался, что я привезла ему из Вены подарок. Да и могла ли я не отблагодарить его за проявленную щедрость? Однако я надеялась, что еще разок сумею полакомиться беднягой Жаном, прежде чем он попадет к Владу.

Я быстро вошла, удерживая Дуню справа от себя и заслоняя собой жуткую картину, открывавшуюся слева. Черный бархатный занавес был отдернут, обнажая зловещий "театр смерти" с его кандалами, цепями, дыбой и блестящими кольями.

Мы подошли к основанию трона, на котором восседал Влад, наслаждаясь зрелищем средневековой камеры пыток. К трону вели три ступеньки из темного полированного дерева с золотыми инкрустированными буквами, которые складывались в слова "Justus et pius", что означало "Справедливый и благочестивый". Над троном, на стене висел древний щит, сильно пострадавший от времени. С большим трудом можно было различить на нем изображение расправившего крылья дракона – символа Влада Колосажателя.

Я поднялась по ступенькам и подставила щеку для холодного поцелуя Влада.

– Здравствуй, моя дорогая! – произнес он, взяв меня за руку и любуясь мною.

Он одновременно играл две роли: умудренного и заботливого главы большого семейства, обрадованного встречей со своей юной внучкой (или правнучкой), и пылкого возлюбленного.

– Как ты обворожительно прекрасна!

Я улыбнулась, зная, что эти слова он говорит совершенно искренне.

Вена дала мне немало превосходной, вкусной крови, и сейчас я без всякого зеркала ощущала свою красоту. Моя женская притягательность значительно возросла. Впервые за много месяцев я увидела в глазах Влада нескрываемое желание.

Надо сказать, что после моего превращения наша страсть угасла. Иногда, правда, мы предавались холодной любви, ибо охота и насыщение распаляли нас, а переход наших жертв через пропасть, разделявшую жизнь и смерть, возбуждал (но должна признаться, что, став вампиршей, я не научилась получать удовольствие от некрофилии, и совокупление с другим вампиром не доставляет мне никакой радости). Что касается Влада, то плотские утехи его почти не интересуют. Он желает властвовать, управлять, порабощать и внушать страх. А во мне желание пробуждается только рядом с живыми людьми, когда я ощущаю их тепло, ловлю запах крови. Меня приводит в неописуемый экстаз таинственная взаимосвязь между моим голодом, необузданной страстью и смертью очередной жертвы. Но когда я забираю у любовника его теплую кровь, силы и, наконец, саму жизнь, моя любовь остывает столь же быстро, как его мертвое тело.

Я улыбалась, видя, что Влад восхищается моим новым платьем из атласа и серебристого шелка, сшитым у модного венского портного. Но восхищение длилось недолго. Взгляд Влада снова обратился к несчастному Жану. Мой недавний любовник, раздетый догола, был подвешен за руки.

– Мсье Бельмонд, – по-французски обратился к нему Влад. – Полагаю, вы уже успели познакомиться с Жужанной – моей племянницей и... супругой. Не правда ли, она удивительно прекрасна?

Я неохотно перевела взгляд на жалкое, испуганное существо, в котором с трудом узнала прежнего Жана. Он висел, слегка касаясь каменной стены, запачканной кровью многочисленных жертв, и трясся всем телом. Этот-то щеголь, привыкший жить за счет женщин! Жан считал себя редкостным счастливчиком, предвкушая выгодную женитьбу на богатой графине. Сославшись на то, что перед свадьбой он должен непременно познакомиться с моей семьей, я легко уговорила его поехать сюда. (Знал бы он, какое знакомство его ожидает!) И пока мы добирались в замок из Вены, в гостиницах, поездах, каретах и даже в дилижансе, который вез нас из Бистрица, я беззастенчиво наслаждалась поджарым, мускулистым телом Жана и его кровью. Теперь настал черед Влада.

Кандалы впились в запястья Жана. Его голова клонилась набок, а выпирающие ребра напоминали изображения распятого Христа. Обаятельный молодой мужчина, белокожий блондин, который еще совсем недавно питал меня своей кровью и ни разу не оплошал, удовлетворяя мои желания... Сейчас его светлые глаза были полны ужаса. Нежную, ухоженную кожу покрывали кровоподтеки – Жана хлестали плетью. Зловещая игра уже началась. Я заметила, что его ноги тоже были закованы в кандалы и разведены.

– Любимая! – закричал Жан.

Он напрягся, будто силился выскочить из своих оков. Его телосложение восхитило бы любого скульптора. Во рту сверкали ровные белые зубы. Мне вдруг безумно захотелось поцеловать Жана в его алые губы.

Он снова дернулся. Кандалы глухо лязгнули, ударившись о каменную стену.

– Моя Жужанна! Ради нашей любви, ради Бога, помоги мне! Помоги!

Внизу, скрытый полумраком, спокойно делал свое дело палач Жана – рыжеволосый уродец Ваня, недавно появившийся в замке. Он был горбатым и хромым на обе ноги (судьба обошлась с ним еще безжалостнее, чем со мной). Однако Ваня не вызывал у меня ни малейшей симпатии, я не могла без отвращения смотреть на его красное лицо. От этого грубого животного в облике человека исходил тяжелый, гнусный запах немытого тела, смешанный с перегаром. Его маленькие поросячьи глазки кровожадно поблескивали. Ваня усердно смазывал затупленный конец деревянного кола.

Я поняла, какая участь ожидает моего незадачливого "жениха", и поспешила отвернуться. Я не верила, что Жан Бельмонд искренне меня любит. Он польстился на мою красоту и богатство, но затем, получив и то и другое, оказался бы неверным мужем. И хотя я тоже не питала к нему любви, мысль о его страданиях была для меня невыносима.

На губах Влада появилась едва заметная довольная улыбка, но глаза по-прежнему глядели холодно и жестоко.

– Не торопись, – сказала я ему по-румынски, чтобы Жан не понял.

Скрывая свое отвращение, я кокетливо потрепала Влада по руке.

– Позволь мне насладиться первой. Дядя, прошу тебя...

Я теперь принадлежу к неумершим и потому нахожусь вне суда живых. Я уже проклята и не боюсь суда никакого Бога. Но я не утратила чувства сострадания к своим жертвам. Если я должна их убивать, пусть их смерть будет сладостной; если я должна грешить, пусть грех приносит удовольствие, а не боль. По крайней мере, кровь тогда бывает куда вкуснее.