Лариса Романовская - Московские Сторожевые

— Ира? Какая Ира?! Девушка, мы спим уже давно.

Неужели ошиблась, набрала вместо шестерки два? Номера же столько лет назад сменили… Ну память у пальцев осталась, вот она, наверное, и подвела.

— Нет, девушка, вы все правильно набрали. Слушайте, мы сейчас с мужем подумали и поняли: вам, Ираида Львовна нужна, да?

— Да.

— Вы запишите номер, это ее подруга, Марина. Она тут, в Москве. Ираида Львовна нам сказала, что если с квартирными счетами или домоуправлением, то к ней, она разберется. Так вы ей тоже… четыре девять девять. Записываете? Я дикту…

— Спасибо, у меня уже есть. А Ира… Ираида, она где?

— Девушка, милая, да откуда… Да нет, не знаем. Ну на полгода, наверное, она же нам на полгода сдала… Так вы ее подруге позвоните, она наверняка знает, — и в эфир понеслись цифры ее собственного номера.

Незнакомая сонная мирская все тараторила и тараторила в трубку, честно пытаясь помочь. Марфа благодарила и не спешила нажимать кнопку отбоя. Не хотела отключать себя от такого знакомого абонентского номера, надеялась, что сейчас в телефоне прозвучит Ирочкин хриплый голос и она, Марфа, оживет обратно.

— И вам спокойной ночи. Простите за ночной звонок.

Подоконник казался незыблемым. Он-то точно не предаст, никуда не денется. Марфа снова взглянула в приподъездную хмарь. Вот на улицу вышла Дорка, вот Соня. Вот мигнула красной каплей сигнализация Доркиной машины, а вот из-за соседнего автомобиля или вообще из темноты вылетел какой-то непонятный человек, вцепился в неудачливую самоубийцу и повалил на асфальт — в ту самую позу, в которой она бы лежала, если бы все-таки разбилась. Дорка вроде бы оглянулась, потом махнула рукой, потянув на себя дверцу. Белый свет вспыхнул огромным пятном, что-то грохнуло и даже зазвенело, взметнулось и подернулось дымом.

Марфа этого не видела, вся ушла в слух:

— …этого абонента временно приостановлено. Обслуживание этого абонен…

Огонь покатился по темноте, начал разгораться страшным, но вдруг пропал. На экране узор полосатый высветился — будто у телевизора ни задней стенки, ни железной требухи не стало, а мы просто сквозь стекло на обои смотрим. Это Марфа от окна отошла. А потом спящая Анечка мелькнула. Дохнула на нас детским и сонным, одеяло сбрыкивая.

Тут Старый телевизор выключил. Вдавил кнопку на панели, а палец долго не убирал.

А Марфа все на экран смотрела — весь дальнейший разговор.

— Девочки, потом все обсудите. — Старый словно тишину наводил, хотя мы с места не двигались и рты не открывали. — Ну что я тебе на это все могу сказать, Мариночка. — Он как-то очень простодушно развел руками. Словно не Марфу, а себя во всем винил.

— Кабздец тебе, — откликнулся вдруг Фоня. Тоже так… отстраненно очень. Будто мы сейчас в карты играли или даже… нет, просто забивали обычного доминошного «козла», и у нас вдруг неожиданно образовалась «рыба».

— Молчал бы уж, — не сводя взгляд с телевизора, огрызнулась Марфа. — У тебя детей нет, ты не поймешь, — сообщила она своему отражению в мертвом экране.

— А ты объясни, может, я и пойму, — осекся вдруг Афанасий. Дернул жестким подбородком — будто он сейчас муху проглотил и теперь пережевывает.

— Дети, дети! Заладила тоже! — подключилась Зинка (все-таки в отличие от нас с Жекой, гражданских и тонконервенных, она на своей работе и не с таким сталкивалась). — У меня тоже сын есть, и что, я из-за него буду перед мирской козявкой на коленях ползать, да?

— А что мне с ней надо было делать, по-твоему? Стоять и смотреть, как она мою дочку убивает? — вопросила Марфа у телевизора. И ведь не притворялась, спрашивала на полном серьезе, не понимая, что она совершила не так. Неужели и вправду так вытравила из себя ремесло, что ни на секунду не усомнилась в содеянном? Ну вот что такой объяснишь?

Старый это тоже понял:

— Марина, ты не кипятись, еще успеешь… Камни еще не таких, как ты, обламывали, это все понятно. Перепугалась и перепугалась… бывает. Но ведь, Мариночка, золотая ты моя, неужели у нас с тобой другого выхода не было, чтобы вот так прямо сразу взять и поклясться на камнях? Ничего иного не придумывалось?

Марфа кивнула телеэкрану, наклонив строгую шею и забранные в косынку волосы — словно под топор подставлялась.

Я не знаю, о чем в тот момент думали другие. А я варианты просчитывала — как именно можно было невестин гнев притушить, не навредив дочке и сохранив ведьмовскую душу свободной. Клятва на камнях — вещь не то чтобы запрещенная, но серьезная. Раньше таким способом либо мирские ведьмам себя в залог отдавали в обмен на какую-то черную работу, либо сами наши сестры шли в господское услужение (в Европе этот термин до сих пор называют «вассальной службой»). В общем, с Черных времен такие вещи, может, всего раз десять и применялись — да и то в основном уже в мировых войнах, когда ведьма пробовала своим мастерством выкупить жизни подопечных мирских, оказавшихся в плену или где похуже. И то, кстати, не всегда сделки получались… А тут же три десятка вариантов было, хоть действительно бутылкой по башке. А Марфа ничего не вспомнила. Точнее — не захотела вспоминать, понадеялась на…

Вот сейчас мне про маму думать нельзя. А то совсем собьюсь. Лучше о чем-нибудь. Ну, например, про то, что Аня у Марфы умница, столько в камнях провела, и нормально… Не подвело ее апельсиновое здоровье, сохранило организм.

— А нас о помощи попросить? — возмутилась Жека. — Мы тебе что, чужие? А в волкодава перекинуться? А дочку в мышку перебросить? У тебя же руки свободные были, карамора!

— Кто? — по-настоящему удивилась Марфа очень тихим голосом.

— Карамора болотная. Это комар такой. Сам огромный, а укусить не может, — на полном серьезе растолковал Афанасий. — Ну вообще, ты знаешь, Евдокия права. У тебя вариантов было — как у меня пальцев на ногах. Савва Севастьянович, — очень быстро обратился он к Старому, — может, имеет смысл на ближайшем собрании провести ликбез? Действия в нулевых ситуациях, учебная тревога, туда-сюда?

— Подумаем, — кивнул Старый. — Марина, ты слышишь, что тут тебе добрые люди говорят?

— Слышу.

— Что скажешь?

— А ничего, — без раздумий выпалила Марфа. — Вас бы в мою шкуру!

— Это чтобы благодеяния на золото менять? — фыркнула Жека. — Нет, спасибочки. Я уж лучше как-нибудь сама…

— Лена, а ты чего скажешь?

А я опять молчала. И после увиденного в телевизоре, и после того, что было нынче в ресторане, и после Гунькиного рассказа, который звучал несколько часов назад, а казалось, что в другой жизни.

— Да не убивала я ее! — взвизгнула вдруг Марфа. — Пальцем не трогала жидовку вашу рыжую!

Жека жестко хлопнула в ладоши, и Марфа-Маринка сразу же схватилась за щеку. «Воздушная оплеуха». Такая же благоглупость как «воздушный поцелуй», только применяется куда реже. Хулиганская штучка. А ведь тогда даже и так можно было лженевесту привести в замешательство.