Чак Хоган - Штамм Закат

Сетракян полз, вкладывая все силы в каждое движение рук, в каждый толчок ног. Тело его неумолимо обращалось изнутри. То, что он видел, было чехардой картинок, увиденных тысячами глаз. То, что он слышал, было пением тысячеголосого хора.

Приближался час «Ч». Сетракян надеялся, что все его близкие спешат укрыться под землей.

Тук…

«Умолкни, стригой!»

Ядерное топливо наконец достигло уровня грунтовых вод. Земля под станцией вздыбилась, и место происхождения последнего Древнего исчезло с лица земли. Вместе с Се-тракяном. В одно и то же мгновение.

Сетракян и последний Древний перестали быть.

Корпус высокого давления лопнул, и в небо над проливом Лонг-Айленд взметнулось радиоактивное облако.

Габриэль Боливар, бывшая рок-звезда и единственный, кто остался в бытии из той первой четверки «выживших» с рейса компании «Реджис эйрлайнс», ждал Владыку глубоко под землей, в недрах мясокомбината «Решения». Тварь была призвана сюда Владыкой с особой целью. Призвана, чтобы быть готовым.

Габриэль, дитя мое.

В голове Боливара стоял гул голосов. Их жужжание сливалось в единое целое, так что казалось, будто гудит один голос — голос великой преданности. Тот старик, Сетракян… Его голос замолчал навсегда.

Габриэль. Имя архангела… Очень подходящее…

Боливар ждал своего темного отца. Он чувствовал приближение Владыки. Знал о его победе там, на поверхности. Теперь оставалось только ждать, когда новый порядок утвердится на всей планете и исцелит ее.

Владыка вошел в черную подземную камеру и встал перед Боливаром, пригнув голову под низким потолком. Боливар чувствовал, что с телом Владыки творится неладное, но его разум был ясен, а его слово звучало как песнь истины.

Ты будешь жить. Будешь жить во мне. В моем голоде, моем голосе, моем дыхании, — а мы будем жить в тебе. Наши разумы поселятся в твоем сознании, и наша кровь будет одна кровь.

Владыка отшвырнул плащ, запустил свою длинную руку в гроб и зачерпнул пригоршню жирной земли. Это землю он вложил в рот Боливара, давно утратившего способность глотать.

Ты будешь моим сыном, а я буду твоим отцом, и мы будем править миром, будем править как Я и Мы — отныне и всегда.

Владыка заключил Боливара в мощное объятие. Габриэль был болезненно худ, рядом с колоссальной фигурой Владыки он казался совсем хрупким и маленьким. У него было ощущение, что Владыка заглатывает его, завладевает им. Принимает его.

Впервые в своей жизни — и в своей смерти — Габриэль Боливар почувствовал, что он — дома.

Из Владыки полезли черви — сотни, тысячи червей стали просачиваться сквозь его красную плоть. В бешеной пляске они принялись виться вокруг Владыки и Боливара, уходя в их тела и снова выныривая наружу, сплетая двух тварей в темно-красное кружево.

Наконец Владыка отпустил старую, изношенную оболочку гиганта давно ушедших дней — она искрошилась и, упав на пол, рассыпалась на куски. В ту же секунду душа юноши-охотника тоже нашла свое упокоение. Она исчезла из воодушевляющего хора голосов, распевавших гимн Владыке.

Сарду больше не было. А Габриэль Боливар стал чем-то новым.

Боливар-Владыка выплюнул изо рта землю. Отвалив нижнюю челюсть, он проверил свое жало. Мясистый отросток с резким щелчком выметнулся наружу и убрался обратно.

Владыка возродился.

Новое тело сидело не очень удобно, и это понятно: Владыка провел в оболочке Сарду очень много лет и привык к ней, — зато временное обиталище было свежим и гибким. Скоро, очень скоро Владыка подвергнет его особому испытанию.

В любом случае материальность человеческого тела, его физические свойства сейчас нисколько не волновали Владыку. Тело исполина Сарду устраивало Тварь, когда ей приходилось оставаться в тени. Однако ныне размер и долговечность оболочки ничего не значили. В новом мире, который Владыка сотворил по своему подобию, эти качества потеряли всякий смысл.

Владыка почувствовал, что в подземелье вторгся человек. Сильное сердце, быстрый пульс. Человеческий ребенок. Мальчик.

Из прилегающего к камере тоннеля вышла Келли Гудуэ-дер. Она вела за собой своего сына Закари, цепко держа его за руку. Подойдя к Владыке, Келли и Зак остановились. Мальчика била сильная дрожь. Он присел на корточки и сжался в комок, приняв единственную позу самозащиты, которая была ему известна. Зак ничего не видел в темноте, он лишь ощущал чье-то присутствие, близость горячих тел в прохладном подземелье. И eui,e здесь ужасно воняло — пахло аммиаком, влажной землей, гнилью…

Келли приблизилась к Владыке с гордостью кошки, принесшей на порог хозяину пойманную мышь. Физическое обличье Владыки, открывшееся ее ночному зрению во тьме подземной камеры, нисколько не смутило Келли. Она увидела Владыку внутри тела Боливара и не стала ни о чем спрашивать.

Владыка соскреб немного магния со стены камеры и высыпал стружки в чашу факела. Затем он чиркнул по камню когтем своего длинного среднего пальца, выбив фонтанчик искр; магний вспыхнул, а следом разгорелся и сам факел, озарив камеру оранжевым сиянием.

Зак увидел перед собой костлявого вампира с пылающими красными глазами и вялым выражением лица. От панического ужаса он едва не лишился чувств, но все-таки удержался от потери сознания — какой-то крохотной частью своего существа Зак все еще доверял маме, все еще находил успокоение в том, что мама рядом, а раз так, то она не даст его в обиду.

Рядом с худющим вампиром Зак увидел пустую оболочку трупа. Она лежала на полу. Ее испепеленная солнцем плоть, гладкая как пластмасса, еще посверкивала живым блеском. Сброшенная шкура твари…

А еще Зак увидел трость, прислоненную к стене пещеры. На волчьей голове в верху трости играли отсветы пламени.

Профессор Сетракян.

Нет!

Да.

Голос прозвучал прямо в его голове, ответив на мысленный крик с такой силой и властностью, с какой, по мнению Зака, с ним мог бы говорить только Бог, если бы когда-нибудь ответил на его молитвы.

Но это не был голос Бога. Так выражала свою повелительную мощь стоявшая перед ним тощая тварь.

— Папа, — прошептал Зак.

Его отец все время находился рядом с профессором. Глаза мальчика наполнились слезами.

— Папа…

Губы Зака двигались, но воздух перестал выталкивать слова изо рта. Его легкие замкнулись. Зак стал хлопать по карманам в поисках ингалятора. Колени мальчика подогнулись, и он повалился на землю.

Келли бесстрастно наблюдала за мучениями сына. Владыка уже давно собрался уничтожить Келли. Он не привык к неповиновению. В его понимании Келли должна была мгновенно обратить мальчика, и он не мог уразуметь, почему она этого не сделала.

Только сейчас Владыка понял причину происшедшего. Связь между Келли и мальчиком была невероятно сильна. Ее привязанность к сыну обладала такой мощью, что Келли, вместо того чтобы обратить мальчика самостоятельно, принесла его Владыке как драгоценный дар: только верховный вампир мог обратить ее ребенка.