Сергей Смирнов - Плагиат Хоффмана

"Гений и злодейство — две вещи несовместные"

Этот осенний день стал днем триумфа Августа Хоффмана: он был признан первым поэтом королевства. Когда Хоффман закончил чтение поэмы "Первый на берегу", сам старик Вольферман, корифей поэзии, поднялся с кресла, горбясь, мелкими шагами подошел к Хоффману, пожал ему руку и зааплодировал сухими старческими ладошками. Его слова "Спасибо, Август!" потонули в грохоте аплодисментов. Это могло означать только одно: Вольферман признал себя побежденным. Кольцо гостей сомкнулось вокруг Хоффмана, Вольфермана оттеснили. Великолепная зала дворца Хоффмана была заполнена шумом голосов. Бесчисленные поздравления и рукоплескания оглушили Хоффмана. Он стоял, улыбаясь, в центре толпы, кивками благодаря за комплименты, в окружении самых богатых, самых знатных жителей столицы; девушки дарили ему самые ослепительные улыбки, их мамаши благосклонно щурились в лорнеты, отцы семейств — все, как один — жаждали пожать ему руку. Жан Лефевр, приближенный короля и друг наследного принца, знаток и почитатель искусств, сорвав с раскрасневшегося лица очки, кричал: "Браво, Хоффман!". Хоффман повернулся к нему и поклонился. Протестующе подняв руку, с соболезнующей улыбкой он развернулся и пошел сквозь толпу к выходу. "Браво, браво!" — кричали ему вдогонку. Еще несколько рук протянулись к Хоффману, но он пожал лишь одну, принадлежавшую впавшему в детство Альбрехту Дюссельдорфу — единственно из уважения к его деньгам. Руки других, совавшиеся к нему, он отстранял вежливо, но решительно, и наконец вышел из залы. Свернув в полуосвещенный коридор, который вел во внутренние покои, Хоффман на ходу крикнул:

— Хропп!

Из полутьмы вынырнул человек в одежде лакея, с короткой стрижкой, широкими плечами и мрачным лицом.

— Дай мне шампанского!

В кабинете Хоффман уселся на низкий диванчик. Хропп принес бутылку и наполнил бокал. Хоффман осушил его залпом.

— Осторожно, — мрачно сказал Хропп, — у вас впереди еще ужин.

— Я пьян и без того, — ответил Хоффман, бледнея от выпитого. — К тому же с гостями все равно не удастся надраться как следует.

— Да, — согласился Хропп. — В такой день…

— Выпей со мной.

Хропп выпил с видом полусонным и равнодушным и так же равнодушно проговорил:

— Она там. Я видел ее рядом с Лефевром. Между прочим, она смотрела на вас, как… — он затруднился со сравнением.

— Кто "она"? — спросил Хоффман, будто поддерживая некую игру.

— Дама. Любовница принца. Марианна Как-ее-там.

— Дурак. — Хоффман задумался. — В конце концов теперь я могу сделать предложение Анне Шоккемолле. Она старая дева, но у нее невыносимо огромное приданое.

Хропп попытался выдавить улыбку, но ничего, кроме вполне звериного ощера, не выдавил.

Явился лакей и объявил, что гости ожидают. Хоффман пошел в банкетный зал.

Последние гости покинули дворец далеко за полночь. Проводив их, Хоффман вошел в зал. Его одинокая фигура посреди огромного, залитого светом помещения вовсе не напоминала фигуру властелина. У него кружилась голова. Ему слышался отдаленный рокот голосов, аплодисменты, — он засмеялся. Аве, Цезарь! Перед ним вырос Хропп, глядевший значительно и вопрошающе.

Хоффман кивнул ему и отправился к себе. Из каменной ниши в коридоре он вынул кенкет, зажег, и с лампой в одной руке и сигарой в другой неторопливо зашагал в глубину дворца. С каждым коридором, с каждой лестницей он уходил все дальше от центральной залы, и его одинокие шаги казались шагами призрака. Становилось все темнее и мрачнее. Звуки шагов глохли в грубо отесанных камнях, с потолка кое-где капала вода. Коридор вел все ниже, в запутанный лабиринт подземных комнат и переходов. Хоффман остановился в одном из темных проходов, постоял, прислушиваясь, повернулся к стене. Поднес лампу к камню и нащупал скрытый рычаг. Механизм издал визгливый скрежет и часть стены вдруг провалилась, открыв узкую лестницу. Хоффман ступил на нее, стены сомкнулись за ним. Лестница заканчивалась тяжелой массивной дверью. Хоффман очутился на пороге большой комнаты, залитой светом. Он погасил лампу, поставил ее на каменную полку и входа и хлопнул в ладоши. Казалось, в комнате никого не было, но через мгновенье в одном из углов, где стоял стол и несколько шкафов, послышалось сопенье и появилась мохнатая приземистая фигура. Низко пригибаясь и покачиваясь, она приблизилась к Хоффману; из покатых плеч приподнялась маленькая голова. На Хоффмана взглянул красный выкаченный глаз.

— Как дела, Ваб?

Ваб приподнял мягкую губу, обнажив желтый клык и хрюкнул. Хоффман легонько хлопнул Ваба по волосатому плечу. Ваб снова хрюкнул и поскакал в дальний конец комнаты, помогая себе руками. Там была еще одна дверь. Ваб открыл ее и Хоффман молча вошел. Комната, в которой он оказался, тоже была ярко освещена. В углу стояли письменный стол, урна для бумаг, в другом углу — кровать. Две стены были заняты высокими шкафами с книгами, третью украшали несколько пейзажей, а четвертая стена представляла собой стекло огромного аквариума: там в светло-зеленой полумгле шевелили плавниками пучеглазые рыбы, со дна тянулись вверх водоросли. Стекло аквариума было наполовину прикрыто тяжелой портьерой.

В кресле сидел худой, бледный, темноволосый человек. Хоффман встретил его взгляд, обернулся, кивнул Вабу — дверь закрылась.

— Добрый вечер, Монбризон.

— Ночь, Хоффман. Уже ночь, а не вечер.

— Тогда почему вы не спите?

— Потому что ждал вас.

— Откуда вы знали, что я приду?

— Здесь… — Монбризон обвел комнату взглядом, — если хорошо прислушиваться, бывает слышно, что творится во дворце. Это даже не звуки — вибрация камней.

— И что же вы слышали сегодня?

— Шум. У вас редко бывает так много гостей. Значит, случилось что-то важное.

— Чепуха, — после паузы сказал Хоффман. — Вы не могли ничего слышать.

Он сделал несколько шагов, искоса взглянул на письменный стол, заваленный бумагами.

— Но важное случилось, — проговорил он. — Сегодня я стал знаменитым. Первым поэтом королевства, если быть точным.

— Вы читали эту последнюю поэму?

— Да. Вольферман пожал мне руку. Присутствовали Лефевр, Дюссельдорф, семейство Шоккемолле. Вскоре я буду представлен королю.

Хоффман помолчал, сел в кресло напротив узника.

— Хотите выпить? За успех?

Монбризон покачал головой.

— Значит, — задумчиво произнес он, — теперь у вас будут не только деньги, но и влияние, связи… Вы из безродного выскочки станете важной особой. И, возможно, титулованной?

Хоффман проглотил «выскочку» и кивнул.