Стивен Кинг - Противостояние.Том I

Он отнес один пакет в хозяйскую спальню и разодрал его над покрывалом кровати. Дрожащими руками приготовил себе дозу. Ему и в голову не пришло задуматься над концентрацией порошка. Самое сильное ширево, которым кололся Ричи до сих пор, было двенадцатипроцентным, и оно вгоняло его едва ли не в кому — он ни на что не реагировал, а просто отрубался по-черному.

Он воткнул иглу в руку повыше локтя и вдавил поршень шприца до упора. Порошок был девяностошестипроцентный. Он врезался ему в кровь, как молния, и Ричи рухнул на пакеты с героином, обсыпав порошком свою рубаху. Шесть минут спустя он был мертв. Невелика потеря.

Ллойд Хенрид стоял на коленях и с ухмылкой напевал что-то себе под нос. То и дело забывал, что именно напевал, и тогда ухмылка на его лице таяла, и он принимался всхлипывать, а потом забывал, что плакал, и продолжал напевать. Напевал он песенку «Кэмптаунские скачки». Время от времени вместо всхлипываний и бормотания он еле слышно шептал: «Дуу-да, дуу-да». Во всем блоке камер тишину нарушали лишь всхлипывания, бормотание, шепот «дуу-да» и тихий скрежет ножки кровати, которой манипулировал Ллойд. Он пытался перевернуть тело Траска так, чтобы дотянуться до ноги. Официант, будьте добры, принесите мне еще того салата и другую ногу.

Ллойд был похож на человека, сидящего на очень строгой диете. Его тюремная куртка болталась на нем как на вешалке. Со времени последней тюремной кормежки прошло восемь дней. Кожа туго обтягивала кости лица, подчеркивая каждую вмятинку и каждый бугорок его черепа. Глаза ярко блестели. Губы обвисли, обнажив зубы. Его голова имела странный облезлый вид, поскольку волосы начали выпадать целыми клочьями. Он был похож на сумасшедшего.

— Дуу-да, дуу-да, — шептал Ллойд, орудуя ножкой койки как удочкой. Когда-то он понятия не имел, для чего ему понадобилось раздирать в кровь пальцы, чтобы отвернуть эту чертову штуковину. Когда-то он полагал, будто ему известно, что такое настоящий голод. Но по сравнению с этим тот голод был не чем иным, как легким намеком на обычное желание поесть.

— Скачи всю ночь… Скачи весь день… Дуу-да…

Ножка кровати зацепила ляжку Траска и соскочила. Ллойд опустил голову и всхлипнул, как ребенок. Позади него валялся небрежно отброшенный в угол скелет крысы, которую он убил в камере Траска пять дней назад, 29 июня. Длинный розовый хвост, крысы так и не был оторван от скелета. Ллойд несколько раз пытался съесть хвост, но тот был слишком жестким. Вода в бачке унитаза почти вся исчезла, несмотря на его отчаянные попытки сберечь ее. Вся камера провоняла мочой; он мочился в коридор, чтобы не портить свой запас воды. По вполне понятной причине, если учесть всю строгость его диеты, ему не требовалось опорожнять кишечник.

Он слишком быстро съел все свои запасы пищи. Теперь он это понимал. Он думал, что кто-то придет. Он никак не мог поверить…

Он не хотел есть Траска. Сама мысль о том, чтобы съесть Траска, была кошмаром. Еще только прошлой ночью он ухитрился поймать таракана и съел его живьем; он чувствовал, как тот бешено метался внутри его рта, перед тем как его зубы не раскусили насекомое пополам. По правде говоря, таракан был не так уж плох, гораздо вкуснее крысы. Нет, он не хотел есть Траска. Он не хотел становиться людоедом. Это было как с крысой. Он только подтащит Траска на такое расстояние, чтобы до него можно было дотянуться… просто на всякий случай. Просто на всякий случай. Он где-то слышал, что человек может очень долго обходиться без еды, пока у него есть вода.

«Воды уже не много — но я не стану думать об этом сейчас — только не сейчас — только не сейчас».

Он не хотел умирать. Он не хотел подыхать с голоду. Он был слишком полон ненависти.

Ненависть зародилась в нем незаметно и последние три дня росла наравне с голодом. Он думал, что если бы его давным-давно сдохший кролик был способен мыслить, то ненавидел бы его точно так же (он теперь очень много спал, и ему все время снился тот кролик со сморщенным тельцем, свалявшейся шкуркой, с червяками в глазах и, что хуже всего, с окровавленными лапками; просыпаясь, он с ужасом, и отчаянием смотрел на свои пальцы). Ненависть Ллойда вертелась вокруг простой и обыденной мысли: КЛЮЧ.

Он был заперт. Когда-то ему казалось, что это справедливо, что так и надо. Он был одним из плохих парней. Правда, не совсем плохой; совсем плохим был Шпок. Без Шпока он мог бы вляпаться разве только в какое-нибудь мелкое дерьмо. Разумеется, определенная часть ответственности лежала и на нем. Был Великолепный Джордж в Вегасе, были трое в белом «Континентале» — он участвовал в этом и признавал некоторую долю своей вины. Он полагал, что заслужил отсидку — недолгую. У него, конечно, не было желания сидеть, но что делать — если уж тебя берут за жабры, деваться некуда. Как он говорил своему адвокату, за свое участие в «трехштатном убийственном рейде» он заслужил лет двадцать. Но не электрический стул, Господи, нет. Сама мысль о том, что Ллойд Хенрид может оседлать молнию, была… была безумием.

Но у них был КЛЮЧ, вот в чем вся штука. Они могли запереть тебя и делать с тобой все, что им захочется.

В последние три дня до Ллойда стала смутно доходить символическая талисманная власть КЛЮЧА. КЛЮЧ являлся наградой за игру по правилам. Если ты играешь не по правилам, они могут запереть тебя. Это ничем не отличалось от карточки «Отправляйся в тюрьму» в игре «Монополия». Не справишься с этим ходом — не получишь двести долларов. А те, кто обладает КЛЮЧОМ, получают вместе с ним и определенные преимущества. Они могут отобрать у тебя десять лет жизни, или двадцать, или сорок. Они могут даже отобрать у тебя всю жизнь, посадив на электрический стул.

Но владение КЛЮЧОМ не дает им права убираться восвояси и оставлять тебя умирать с голоду взаперти. Это не дает им права принуждать тебя жрать дохлую крысу и пытаться съесть набивку своего матраса. Это не дает им права бросать тебя в таком месте, где тебе, возможно, придется съесть труп человека из соседней камеры, чтобы остаться в живых (если только сумеешь до него дотянуться, вот так — дуу-да, дуу-да).

Существуют какие-то вещи, которые просто нельзя делать с людьми. Владея КЛЮЧОМ, ты можешь зайти далеко, но не дальше, чем положено. Они бросили его здесь умирать кошмарной смертью, хотя могли выпустить. Что бы там ни писали в газетах, он вовсе не бешеный пес, который загрызет первого, кого повстречает. До встречи со Шпоком он вляпывался лишь в мелкое дерьмо — и только.

Вот он и ненавидел, и ненависть приказывала ему выжить… или по крайней мере попытаться сделать это. Какое-то время ему казалось, что и его ненависть, и жажда жизни совершенно бессмысленны, потому что все те, кто обладал КЛЮЧОМ, умерли от гриппа и были уже недосягаемы для его мести. Потом мало-помалу, все сильнее страдая от мук голода, он понял, что грипп не мог убить их. Он убивал неудачников вроде него самого, он мог убить Мадерза, но не того выблядка, который нанял Мадерза, потому что у того выблядка был КЛЮЧ. Он не мог убить губернатора или начальника тюрьмы — тот охранник, который сказал, что начальник болен, был просто вонючим обманщиком. Он не мог убить патрульных офицеров, окружных шерифов и агентов ФБР. Грипп не мог тронуть тех, кто владел КЛЮЧОМ. Не посмел бы. Но Ллойд их тронет. Если он протянет достаточно, чтобы выйти отсюда, он их здорово тронет.