Стивен Кинг - Противостояние.Том I

Водитель, тридцатишестилетний репортер «Хьюстон дейли», нажал на тормоза. Раздался страшный скрежет шин об асфальт. Сначала «понтиак» резко оросило вперед, потом стало заносить влево.

— Боже милостивый! — завопил фотограф, сидевший на переднем сиденье. Он бросил фотоаппарат на пол и вцепился в ремень безопасности.

Водитель снова нажал на тормоз и, когда попытался объехать «форд» по краю дороги, почувствовал, что левые колеса погружаются в вязкую грязь. Он до отказа выжал педаль газа, и «понтиак» начал выбираться из трясины на асфальт. Из-под шин струился голубой дымок. Радио продолжало орать:

Он еще раз нажал на тормоза, и послушный «понтиак» замер под обжигающе жарким полуденным солнцем. Водитель дышал тяжело и прерывисто, а потом зашелся в приступе кашля. В нем закипал гнев. Он резко дал задний ход, возвращаясь к «форду», возле которого стояли два человека.

— Послушай, — занервничал фотограф. Он был тучным человеком и последний раз дрался в девятилетнем возрасте. — Послушай, может, нам лучше…

В этот момент его швырнуло вперед из-за резкой остановки. Репортер одним тяжелым ударом ладони поставил машину на тормоз и выскочил из нее.

Сжав кулаки, он направился к двум молодым людям.

— Ах вы ублюдки, мать вашу! — заорал он. — Вы чуть не утрахали нас насмерть, я хочу…

Он прослужил в армии четыре года добровольцем. И он успел определить, что винтовки, которые они извлекли из своего «форда», были новой моделью М-ЗА. Потрясенный, он стоял под палящими лучами солнца, а по его штанам расползалось мокрое пятно.

Он пронзительно закричал и мысленно уже бежал прочь к своему «понтиаку», хотя ноги его так и не сдвинулись с места. Парни вскинули винтовки. Пули разорвали ему грудь и низ живота. Он упал на колени, протягивая руки в немой мольбе о пощаде. В этот момент следующая пуля, пройдя в двух сантиметрах над левым глазом, снесла ему полголовы.

Фотограф, скрючившийся на своем сиденье, никак не мог понять, что же произошло, пока наконец двое молодых людей, перешагнув через тело репортера, не двинулись в его сторону с винтовками наперевес.

Он метнулся к рулю. С уголков его губ стекала теплая пенистая слюна. Ключи зажигания были на месте. Он завел машину и закричал от ужаса, когда они начали палить по нему. Машину, словно от пинка какого-то гигантского чудовища в ее левый бок, резко отбросило вправо, а руль бешено закрутился у него под руками. Фотографа кидало из стороны в сторону от дикой скачки «понтиака» на простреленных шинах. В следующую секунду чудовище нанесло еще один удар, теперь уже по правому боку. Машину замотало еще сильнее. Из-под колес вырывались снопы искр. Фотограф выл от отчаяния. Задние шины «понтиака» превратились в черные лохмотья. Молодые люди бросились назад, к «форду», который, судя по номерам, был одним из многочисленных армейских транспортных средств, находящихся на счету Пентагона. Машина резко подскочила, когда, сорвавшись с места, сделала крутой разворот и переехала через мертвое тело репортера. Сержант, сидевший рядом с водителем, испуганно чихнул, забрызгав ветровое стекло.

Впереди на своих перебитых шинах тарахтел «понтиак», то и дело ныряя носом вниз. Толстяк-фотограф просто заплакал, когда в зеркале заднего обзора увидел неумолимо приближающийся роковой «форд». Он до предела утопил педаль газа, но выжать из «понтиака» больше сорока миль в час было совершенно невозможно. По радио передавали уже не Ларри Андервуда, а Мадонну, которая утверждала, что она — классная штучка.

«Форд» обогнал «понтиак», и на секунду у фотографа вспыхнула хрупкая, как хрусталь, надежда, что военные продолжат свой путь не останавливаясь, чтобы навсегда скрыться за пустынным горизонтом, оставив его одного.

Но «форд» притормозил, и «понтиак» своим дергающимся носом угодил ему прямо в крыло. Раздался скрежет раздираемого металла. Фотограф ударился головой о руль, из носа у него хлынула кровь.

Вывернув шею, боязливо оглядываясь, он скользнул с теплого пластикового водительского сиденья на соседнее кресло так легко, словно пластик смазали маслом, и выскочил из машины. Он сбежал с придорожной насыпи и оказался перед заграждением из колючей проволоки. Он неуклюже перевалился через него, твердя про себя: «Я справлюсь, я могу бежать вечность …»

Он рухнул по другую сторону заграждения, запутавшись одной ногой в проволоке. С отчаянными воплями он все еще силился отцепить брюки, раздирая свою белую плоть, пока молодые люди спускались с обочины с винтовками на изготовку.

«За что?» — попытался было спросить он у них, но изо рта вырвался лишь слабый, беспомощный птичий вскрик.

И в ту же минуту выстрелами ему размозжило голову.

Никаких публикаций о распространении болезни или других происшествиях в Сайп-Спрингс в тот день не появилось.

Не успел Ник открыть дверь, отделявшую кабинет шерифа Бейкера от тюремных камер, как на него обрушился поток грязной брани и насмешек. Слева от него в двух камерах находились Винсент Хоуган и Билли Уорнер. В одной из двух камер справа сидел Майк Чилдресс. Соседняя с ним камера пустовала, а пустовала она потому, что Рей Буд, владелец рубинового перстня, сумел упорхнуть из ловушки.

— Эй, ублюдок! — заорал Чилдресс. — Эй ты, чертов ублюдок! Знаешь, что с тобой будет, когда мы выйдем отсюда? А? Знаешь, как мы тебя отделаем?

— Я сам оторву тебе яйца и заткну ими твою глотку, чтобы ты задохнулся, — поддержал его Билли Уорнер. — Ты понял?

Только Винс Хоуган не участвовал в этих издевательствах. Ему было вовсе не до Майка и Билли в тот день, 23 июня, когда их должны были переводить в тюрьму округа Калхун, где им предстояло гнить в течение всего судебного разбирательства. Шериф Бейкер нажал на Винса, и тот раскололся. Шериф сказал Нику, что сможет получить обвинительный акт на этих парней, но на суде присяжных Нику самому придется выступить и дать показания против этих троих — или четверых, если удастся поймать Рея Буда.

За последние несколько дней Ник проникся глубоким уважением к шерифу Джону Бейкеру, этому бывшему фермеру, весившему двести пятьдесят фунтов, которого избиратели называли «Классный Верзила Джон». Ник испытывал к нему уважение не потому, что тот дал ему работу по уборке помещения, чтобы возместить украденный заработок, а потому, что шериф поймал людей, которые избили и ограбили его. Бейкер поступил так, будто Ник принадлежал одному из старейших и уважаемых семейств города, а не был глухонемым бродягой. По опыту Ник знал, что большинство шерифов на южной границе вместо этого заставили бы его полгода вкалывать на ферме или выполнять дорожные работы.