Дин Кунц - Потерянные души

На своем «Форде-Эксплорере» она медленно ехала в город, когда золотые и розовые пальцы зари потянулись к гаснущим звездам, которые ускользали от них. Проехать предстояло всего четыре мили, но к тому времени, когда она прибыла к конечному пункту своего путешествия, на востоке небо окрасилось в яркие цвета праздничного фейерверка, тогда как на западе сменило черноту сначала на темную синеву сапфира, а потом стало кобальтово-синим.

Эрика Пятая любила этот мир. Ее зачаровывал зимний снег (каждая снежинка – крошечный замороженный цветок), белые просторы, наметенные сугробы. Ее приводили в восторг нежная зелень весенних лугов и яркость летних полевых цветов. Ее вдохновляли далекие горы, массивные вершины, рвущиеся к небу, более пологие склоны, заросшие хвойным лесом. Леса, спускавшиеся с предгорий и занимавшие половину принадлежащего ей участка, были для нее кафедральным собором. Она гуляла среди бесчисленных колонн под бесчисленными сводчатыми потолками, радуясь, что живет в этом мире, живет в Монтане. Вообще живет.

Ее назвали Эрикой Пятой, потому что она была пятой Эрикой, абсолютно идентичной первым четырем, которую вырастил Виктор в одном из резервуаров сотворения в лаборатории «Руки милосердия» в Новом Орлеане. Полностью соответствуя его идеалам красоты и обаяния, все пятеро, одна за другой, служили ему женами, разумеется, без оформления официальных документов.

Первые четыре Эрики, так или иначе, вызвали недовольство Виктора, и он их убил, одну за другой. Эрика Пятая, Эрика Гелиос – точнее, Эрика Франкенштейн – также не сильно порадовала его за короткий период ее использования, но убить ее Виктор просто не успел.

В это октябрьское утро, как и чуть больше двух минувших лет, она жила под именем Эрики Сведенберг. Свою жизнь, не оборвавшуюся со смертью Виктора, она воспринимала не иначе, как чудо.

Две главные улицы Рейнбоу-Фоллс, Беатут-авеню и Коди-стрит, пересекались в центре города. В торговых кварталах вдоль тротуаров выстроились притягательно старомодные двух– и трехэтажные дома, построенные в девятнадцатом и самом начале двадцатого столетия, с толстенными кирпичными стенами, уберегающими от лютых зимних морозов.

На Коди, в половине квартала к востоку от Беатут, Эрика свернула к тротуару и припарковалась у «Пекарни Джима Джеймса», которая открывалась до зари, обслуживая любителей раннего завтрака. Эрика приезжала в город раз в неделю, чтобы купить десяток аппетитных булочек с корицей и орехами, поблескивающих белой глазурью. Вкуснее этих булок она не пробовала.

Джим Джеймс выпекал их сам, по рецепту его матери, Белинды. Сводный брат Джима, Энди Эндрюс, держал «Кафе Энди Эндрюса», расположенное в двух кварталах к северу на Беатут, в котором меню ленча и обеда составляли блюда по рецептам матери. Если в выборе имен для детей Белинда воображения не проявила, то с готовкой все обстояло с точностью до наоборот. И своими секретами она поделилась с сыновьями.

Выключив двигатель, но еще не успев открыть водительскую дверцу, Эрика увидела человека, которого знала. Он шел по тротуару. Мужчина в черных ковбойских сапогах, джинсах и черной кожаной куртке, слишком уж хорошего качества и покроя, чтобы продаваться в магазинчиках захолустного Рейнбоу-Фоллс. Высокий мужчина. Подтянутый. Сурово-красивый.

Виктор . Виктор Гелиос, он же Франкенштейн. Ее муж, мучитель, хозяин, которому ей полагалось безропотно повиноваться, ее создатель. Она верила, что он умер. А если и не умер, то живет где угодно, но только не в Монтане.

Он шел, глубоко задумавшись, сунув руки в карманы куртки, наклонив голову, не отрывая глаз от тротуара. Клубы его теплого дыхания расцветали и рассасывались в холодном утреннем воздухе.

Эрике бы отвернуться на случай, что он вскинет глаза и увидит ее, сидящую за рулем внедорожника. Но ее словно парализовало. Она не могла отвести от него взгляд.

Виктор прошел на расстоянии вытянутой руки от «Эксплорера», не заметив ее. На его левом виске Эрика увидела знакомую маленькую золотисто-коричневую родинку, размером не больше ластика на конце карандаша, окончательно убедившую ее, что это не какой-то незнакомый мужчина, внешне напоминавший Виктора.

После того, как он миновал «Эксплорер», Эрика наблюдала за ним в зеркало заднего обзора. У самого конца квартала он открыл дверцу какого-то автомобиля и скрылся из виду. Другие автомобили, стоявшие у тротуара, загораживали обзор. Потом, все в то же зеркало, она увидела, как Виктор вырулил на проезжую часть. Она наклонилась над пассажирским сиденьем, будто ее там что-то заинтересовало, чтобы не попасться ему на глаза, когда он будет проезжать мимо.

Когда шум двигателя достиг пика и стал спадать, Эрика подняла голову и увидела, что сидит Виктор за рулем серебристого «Мерседеса GL550» с номерными знаками Монтаны. В конце квартала «Мерседес» остановился на красный свет.

Вырвавшись из-под контроля Виктора, она проехала тысячу восемьсот миль, чтобы начать новую жизнь в месте, разительно отличающемся от Луизианы. Сам факт, что Виктор остался жив после случившегося в Новом Орлеане, представлялся почти что невероятным, а уж такого, что он укроется в том же городке, учитывая, что поехать он мог куда угодно, Эрика и представить себе не могла.

Эрика завела двигатель, выехала из ряда стоявших у тротуара автомобилей, пристроилась за «Мерседесом», когда красный свет сменился зеленым. Охваченная страхом, но твердо решившая не поддаваться ему, она последовала за своим создателем через перекресток. Когда они подъезжали к окраине города, Эрика чуть отстала, чтобы он не заметил слежки, и пропустила вперед автофургон.

Остро отдавая себе отчет в том, что таких совпадений не бывает, и смысл ее жизни ей предстоит только найти, потому что определен он совсем другими силами, Эрика тем не менее приняла важное для себя решение: что бы ни случилось, она по-прежнему будет Эрикой Сведенберг и никогда больше не станет Эрикой Пятой.

Утром того же вторника, в 8:48, новый начальник полиции Рафаэль Хармальо, внешне неотличимый от прежнего Рафаэля Хармальо, вошел в лифт вместе с доктором Генри Лайтнером, и двери кабины сомкнулись за ними.

Мемориальная больница Рейнбоу-Фоллс с ее 106 койками изначально рассчитывалась на интенсивное и кратковременное лечение поступающих пациентов. Как только состояние больного стабилизировалось, тех, кому требовалось длительное лечение, оправляли на машине или вертолете «Скорой помощи» в Грейт-Фоллс, в более крупную и оснащенную всем необходимым больницу… а в случае летального исхода (увы, случалось и такое) – в одно из трех похоронных бюро города.