Дин Кунц - Потерянные души

– Позвольте вам помочь, мисс.

Сапоги, джинсы, клетчатая рубашка, отороченная овчиной куртка и стетсон в Рейнбоу-Фаллс и окрестностях считались обычной одеждой рабочего человека, но мужчина, который их носил, выглядел необычно. В немалой степени из-за своего роста. Он возвышался над землей как минимум на шесть футов и четыре дюйма, широкоплечий, с узкой талией.

Произнося эти слова, мужчина снял шляпу, галантно поклонился, и Эрика увидела, что он невероятно красив, блондин с серо-голубыми глазами. Его лицо идеально соответствовало вестернам, в которых когда-то играл Джон Уэйн, но теперь такие никто уже не снимал.

– Спасибо, – поблагодарила Эрика, когда он открыл дверь и подержал, пока она выходила из пекарни.

Надев шляпу, мужчина последовал за ней на тротуар.

– Вы, должно быть, недавно приехали в город.

– Не так уж и недавно, – ответила Эрика. – Я живу здесь почти два года.

– Тогда я на эти два года ослеп и ни разу вас не увидел.

Она улыбнулась, не очень-то понимая, почему он такое сказал. Решила воздержаться от ответа и направилась к «Эксплореру».

– Я – Эддисон Хок. Позвольте открыть вам дверцу, мисс?..

– Эрика, – представилась она, но фамилию называть не стала. – Благодарю, мистер Хок.

Он открыл переднюю пассажирскую дверцу, она поставила коробку, в которой лежали булочки с корицей, на сиденье.

– Проходит как минимум двадцать лет, прежде чем старожилы начинают воспринимать приезжего как одного из своих, – заметил Хок, закрывая дверцу. – Если вам потребуется узнать, как и что здесь делается, вы найдете меня в телефонном справочнике.

– Как я понимаю, вы не приезжий.

– Я появился здесь за девять месяцев до моего рождения. Побывал в Грейт-Фоллс, Биллингсе, Батте, Боузмене, в Элен и Миссуле, но не нашел причин уезжать отсюда.

– Согласна с вами, – она обходила «Эксплорер» спереди, направляясь к водительской дверце. – Это прекрасный город… земля, бездонное небо, все.

Отъезжая, Эрика сверилась с зеркалом заднего обзора и увидела, что Эддисон Хок смотрит ей вслед.

Произошло нечто такое, чего она полностью понять не могла, нечто большее, чем встреча с дружелюбным старожилом. Она думала об этом всю дорогу, но подтекст разговора ускользал от нее.

Взбегая по ступенькам следом за мистером Лиссом, Намми понимал, что он беглый заключенный, как в кино. А для беглого заключенного все обычно заканчивалось плохо.

Дверь на верхней площадке лестницы снабдили маленьким окошком, затянутым проволокой, и мистер Лисс заглянул в окошко, прежде чем попытался открыть дверь, но оказалось, что она заперта. Старик произнес несколько слов, за которые молнии полагалось его испепелить, но, по-прежнему неиспепеленным, принялся шуровать в замке отмычками.

Ужасные звуки поднимались снизу, людей убивали, и Намми попытался эти звуки отсечь. Попытался спеть в голове веселую песенку, чтобы заглушить эти звуки, но спеть только в голове, потому что мистер Лисс точно откусил бы ему нос, если б он действительно запел. Однако в голове вертелась только одна веселая песня – «Счастливые ножки», а под «Счастливые ножки» полагалась танцевать, но тому, кто нетвердо стоял на ногах, танцевать на лестнице не следовало и пытаться.

Мистер Лисс ковырялся и ковырялся в замке. Внезапно он произнес самое ругательное слово из всех, которые знал Намми, – он знал шесть, – вновь посмотрел в окошко, открыл дверь и покинул лестничную площадку.

Намми последовал за стариком в коридор, потом направо, к светящейся табличке «Выход». Они проходили мимо закрытых дверей, и из-за некоторых дверей доносились голоса.

Схватив мистера Лисса за руку, чтобы привлечь его внимание, Намми прошептал: «Мы должны кому-то сказать».

Отбросив руку Намми, мистер Лисс открыл дверь в дальнем конце коридора, но они не вышли на улицу, как ожидал Намми, а попали в раздевалку.

– Мы должны кому-то сказать, – настаивал Намми.

Мистер Лисс оглядывал стеганые куртки, которые висели на крючках.

– Сказать что?

– Что людей убивают в подвале.

– Они знают , болван. Они-то и убивают.

Мистер Лисс взял куртку и надел ее. С полицейской нашивкой на рукаве. В куртке старик «утонул», но все равно застегнул молнию и направился к двери на улицу.

– Вы украли куртку, – указал Намми.

– А у тебя в голове опилки, – мистер Лисс вышел в переулок.

Намми О’Бэннон не хотел идти за стариком со зловонным дыханием, сквернословом и вором, но страх его никуда не делся, и он не знал, что ему еще делать, кроме как идти за мистером Лиссом. Так он стал не только беглым заключенным, но и сообщником курточного вора.

Торопливо шагая по переулку рядом с курточным вором, Намми спросил:

– Куда мы идем?

– Никуда мы не идем. Я ухожу из города. Один.

– Только не в оранжевом. Вы не сможете уйти в оранжевом.

– Я не весь в оранжевом. На мне куртка.

– Оранжевые штаны. Люди знают, что оранжевые штаны – тюремные штаны.

– Может, я гольфист.

– И куртка ваша слишком уж вам велика.

Мистер Лисс остановился, повернулся к Намми, схватил его за левое ухо, крутанул и под «ой-ой-ой-ой» потащил Намми из переулка на переходную дорожку между двумя домами. Там ухо отпустил, зато так сильно прижал Намми к стене, что тот почувствовал холод кирпичей.

– Твоя бабушка хорошая и мертвая, так?

Стараясь оставаться вежливым, стараясь не задохнуться в зловонном дыхании мистера Лисса, Намми ответил:

– Да, сэр. Она была хорошей, а теперь умерла.

– Есть у тебя место для жилья?

– У меня есть место для жилья. Я знаю мое место. Я там живу.

– Я спрашиваю, ты живешь в доме, в квартире, в старой бочке из-под нефти или еще хрен знает где?

– Я живу в доме бабушки.

Мистер Лисс нервно посмотрел налево, в сторону переулка, направо, в сторону улицы.

Его лицо, ранее напоминавшее птицу-которая-ест-падаль, теперь вдруг превратилось в морду хитрой крысы.

– Ты живешь там один?

– Да, сэр. Я и Норман.

– Разве твое имя не Норман?

– Но люди называют меня Намми.

– Так ты живешь там один?

– Да, сэр. Только я и Норман.

– Норман и Норман.

– Да, сэр. Но люди, они не называют его Намми.

Мистер Лисс отпустил свитер Намми (он все прижимал его к кирпичной стене) и вновь схватился за ухо. На этот раз крутить не стал, но чувствовалось, что может это сделать в любой момент.

– Ты действуешь мне на нервы, болван. Кто тебе этот Норман?

– Он – мой пес, сэр.

– Ты назвал своего пса Норманом. Пожалуй, это следует поставить тебе в заслугу. Ты же мог назвать его Псом. Он дружелюбный?

– Сэр, Норман – самый дружелюбный пес на свете.

– Это в его же интересах.

– Норман не кусается. Он даже не лает, но Норман в каком-то смысле может говорить.