Александр Варго - Морок пробуждается

– За наш стол никого не пускают.

– Ванюх, а на черта нам стол? Нас Светка к крану в подсобке проведет, – засмеялся Алексей.

Макс и Лешка пошли к лестнице, а Иван задержался, чтобы закрыть дверь. Он тыкал ключом в замочную скважину, но никак не мог попасть. Тогда взялся левой рукой за правую и попытался еще раз. Это было невыносимо! Сплюнул от злости и повернулся, собираясь уходить, но замер не месте. Перед ним стоял Сашка. Лицо едва заметно тронули следы разложения. Мертвец улыбался.

– Привет!

Иван отшатнулся.

– Ты же умер!

– Да-да, братишка. И не повторяй моей ошибки.

Иван по стенке обошел покойного друга и со всех ног бросился к лестнице. Когда он, перепрыгивая через две ступеньки, мчался вниз, до него донесся Сашкин голос:

– Не смотри этот диск!

Это прозвучало настолько отчетливо, что казалось, будто слова летели не из коридора, а из собственного рта.

Макс и Лешка стояли у дежурки и разговаривали с Михалычем.

– Стоит тебя оставить одного, и у тебя даже цвет лица меняется, – нахмурился Лешка.

Иван попытался улыбнуться.

– Нет, правда, Вань. Ты что, покойника увидел? Ты ж весь белый, как мел, – обеспокоенно произнес Максим.

– Не знаю. Наверное, съел что-то.

– Судя по твоему виду, это была мертвая ящерица.

– Тьфу ты, баламут. – Михалыч сморщился от отвращения.

Парни захохотали. Иван повернулся и посмотрел в темный коридор, из которого только что вынырнул. Сашки не было.

– Пойдемте отсюда, а?

Парни попрощались со стариком и вышли через цеховые ворота на улицу. Михалыч смотрел им вслед. Когда дверь за ребятами закрылась, он цокнул языком и произнес в пустоту:

– Такие молодые и так пьют. Тьфу! Черти.

Эдуард присел на скамейку в парке и закурил. Мысль о срочном возвращении диска долбила голову изнутри, подобно шахтеру с отбойным молотком. Эдик понимал, что диск нужно вернуть как можно скорее. Но как?

«Диск надо выкрасть! – пронеслось в голове. – Выкрасть! Выкрасть?! А у кого? И откуда? Этот чертов диск вообще сейчас может быть где угодно».

Головная боль усилилась. Эдик не знал, где диск, но первым делом хотел проверить кабинет Щеглова. Он надеялся, что до этого не дойдет, но если диска в кабинете не окажется, он перероет квартиру Ивана, а потом и всех его друзей.

Но перед тем как нарушить закон и еще бог знает что, Эдику надо было кое-что сделать. Он докурил, поднялся с лавочки и посмотрел на палатки, ровными рядами выстроившиеся вдоль парка. Светящиеся окошки манили к себе. И Эдик пошел.

Войдя в «Магнолию», осмотрелся – перед прилавком было пусто. Когда на пятачке полтора на полтора метра собиралось больше трех постоянных клиентов, продавщица Лариска выпроваживала всех на перекур. Эдик прошел к прилавку, посмотрел в бесцветные глаза Лариски и заказал двести граммов водки.

Первый глоток вызвал приступ рвоты, но Эдик подавил его. Допил, взял колечко соленого огурца из тарелки на прилавке и закинул в рот. Хотел заказать еще, но передумал. Чтобы меньше вопросов было на проходной, надо хотя бы войти в вертикальном положении.

На улице уже стемнело. Эдику вдруг захотелось плюнуть на все, остаться здесь и напиться. В конце концов, эта безумная идея с лечебным диском принадлежит не ему.

«Нет! Диск все равно надо выкрасть и уничтожить!»

У белого вагончика собирались вечерние посетители. Эдик протиснулся через толпу жаждущих выпить и скрылся за кустарником. И пока шел к заводу, все время повторял про себя: «Выкрасть и уничтожить!»

Через проходную он прошел незамеченным. Никто его не остановил и не спросил, куда он идет. На заводе было три вида пропусков: красные – начальники, серые – обслуживающий персонал, зеленые – все остальные. Красные и серые давали свободный проход на завод. Эдик показал пропуск с серой корочкой. Охране по большому счету наплевать, кто и зачем идет на этот завод, лишь бы несунов не было, да и эти, что «на бровях» каждый вечер выползают, чтоб на глаза начальству не попались.

Эдик шел к цеху и думал, что бы такое Михалычу наплести, отвлечь его и проскользнуть в кабинет Щеглова. Но, войдя в цех, он понял, что ему повезло: ни Михалыча, ни сторожа цеха не было. Они, вероятно, сидели в комнате мастеров.

Пройдя по темному коридору, Эдик поднялся по тускло освещенной лестнице на второй этаж. Тут ему тоже повезло. Дверь была не заперта. Напился, Ванюша. Связка ключей, которую Эдик принес из дому, не понадобилась. Она бы не пригодилась и при закрытой двери. Это уж точно. Медвежатник из него никакой.

Дверь предательски скрипнула, и Жиров быстро проскользнул в темноту.

Парни свернули с освещенной аллеи к «Магнолии», оживленно обсуждая, как выбьют из Жирова признания. Какие именно признания, знал только Иван. Поэтому он и шел молча. Больше всех разорялся Максим. Человек, не знающий, кто такой Максим Слинько, с легкостью поверил бы в его кровожадность. Но Лешка просто усмехался и подтрунивал над другом. Иван тоже улыбался, но лишь из вежливости. На самом деле он не слушал, о чем говорил Макс, а думал о тех моментах в своей жизни, когда в ней (в жизни) водке не было места. Спорт, учеба, друзья, Марина.

Ваня поймал себя на мысли, что скучает по Марине, по жизни до…

«До того, как я поднял первый стакан! Черт!»

Вроде бы и пили, а мысли в голову лезут, будто с похмелья, когда просыпаешься в одежде на неразобранной постели и мучительно начинаешь вспоминать вчерашние похождения. И хорошо, если бы память отшибло напрочь. Так нет же – она, коварная, в сговоре с совестью подбрасывает (не все, только наброски) именно то, за что тебе особенно стыдно. И эти воспоминания мучают до тех пор, пока снова не напьешься.

«Надо напиться! А то разревусь сейчас…»

Вдруг Лешка дернул его за рукав:

– Ванюх, свет-то не горит.

Иван поднял голову. Они стояли в прямоугольнике небольшого двора, огороженного по периметру двухэтажными домами. Дом, где жил Эдик, весь светился, как новогодняя елка, а вот окна на втором этаже, принадлежащие ему, были темные.

– Макс, поднимись, а…

– А почему я? – Макс отстранился от ребят, будто боялся, что его силой запихнут в подъезд.

– Богатырь, где твоя удаль? – засмеялся Лешка.

Эдик включил маленький фонарик, прихваченный из дома, и осветил правый угол – на журнальном столике стояли пустые бутылки. Перевел луч фонаря влево, туда, где, как он помнил, находился письменный стол, и едва не выронил фонарик: за столом сидел улыбающийся доктор Соколов. Когда, немного упокоившись, он еще раз посмотрел в ту сторону, Илья Сергеевич исчез.

Эдик подошел к столу и выдвинул верхний ящик. Достал журнал, пролистнул его. Оттуда, словно напуганная кем-то птица, выпорхнул клочок бумаги. Эдик посветил на лежавший у его ног листок и поднял его.