Дин Кунц - Город Ночи

Учитывая остроту зрения Новых людей, они могли обойтись и без ламп, но последние подчеркивали торжественность церемонии. Новые люди, даже Гаммы, такие, как Ник, даже Эпсилоны, к которым относились все остальные, млели от театральных эффектов.

Эпсилоны, возможно, в наибольшей степени. Разумеется, более разумные, чем животные, в некоторых аспектах они очень уж напоминали животных простотой и наивностью.

И, по разумению Ника, чем дольше эти Эпсилоны жили на свалке «Кроссвудс» в компании одного-единственного Гаммы, то есть его, не имея никаких контактов ни с Бетами, ни с Альфами, тем слабоумнее они становились, все заметнее приближаясь к животным. Судя по всему, без общения с более умными и образованными классами Новых людей они не могли удержать в головах тот минимум знаний, который получили в резервуарах сотворения.

После похорон обычно начинался пир с выпивкой и сексом. Ели они много, буквально рвали мясо с костей, пили прямо из горла, не разбавляя виски водой, чтобы усилить и ускорить эффект. И секс был животный, яростный, безо всяких ограничений.

В жратве, выпивке и сексе они искали убежище от одиночества, бессмысленности существования. Но забвение приходило только на то время, пока они жрали, пили, совокуплялись. Потом боль возвращалась, даже становилась сильнее, словно невидимый молоток загонял виртуальный гвоздь в сердце все глубже, глубже, глубже. Но, предвкушая пиршество, они старались об этом забыть. Заставляли себя об этом забыть.

В этот самый момент Ганни Алекто и остальные члены команды Ника находились в большом холодильнике, грузили пять человеческих трупов и три — утраченных на кузова-платформы грузовиков-вездеходов с приводом на все четыре колеса, чтобы отвезти к месту церемонии захоронения. Тела Старых людей — на один, утраченных — на второй.

К Старым мертвякам они относились с меньшим уважением, чем к утраченным, точнее, безо всякого уважения. И в дальнейшем Старых ждали только надругательства.

В классовой структуре Новой расы Эпсилоны занимали нижнюю ступень, так что могли ощущать свое превосходство только над Старыми людьми. И в этих церемониях погребения они демонстрировали ту дикую ярость, ту ненависть, какие вызывали у них те, кто родился от мужчины и женщины.

Ник не сомневался, что в эту ночь они повеселятся на славу.

Три палаты-изолятора в «Руках милосердия» предназначались не для экспериментов с возбудителями опасных заболеваний, потому что Виктор не проявлял интереса к созданию новых болезнетворных микроорганизмов. И вероятность того, что он может случайно создать смертельно опасный вирус или бактерию, равнялась нулю.

Вот почему изолятор размером двадцать на пятнадцать футов, выбранный им для Уэрнера, не был окружен коридором с повышенным давлением, которое удерживало бы в изоляторе переносимые по воздуху болезнетворные микробы и споры. Не было у изолятора и автономной замкнутой вентиляционной системы.

Этот изолятор предназначался для содержания тех представителей Новой расы (а Виктор иной раз создавал очень экзотические особи), которые могли оказаться неуправляемыми или, согласно заложенной в них программе, склонными к антисоциальному поведению.

Поэтому стены, пол и потолок изолятора изготовили из монолитного железобетона толщиной в восемнадцать дюймов. А изнутри обшили все поверхности стальными листами в четверть дюйма.

При необходимости через стальные листы пропускался электрический ток. Для этого требовалось лишь повернуть рубильник в примыкающей к изолятору комнате наблюдения.

Переходной отсек соединял комнату наблюдения и изолятор, и другого пути в последний не было.

Сотрудники иногда называли отсек воздушным шлюзом, хотя неправильный термин раздражал Виктора. Воздух переходного отсека ни составом, ни давлением не отличался от воздуха в изоляторе и комнате наблюдения. Не было там и специальной системы рециркуляции.

С обеих сторон переходной отсек заканчивался круглыми стальными дверями, на манер тех, что используются в банковских хранилищах. Открыть обе двери одновременно не представлялось возможным. Если открывалась внутренняя дверь, жилец изолятора мог выйти только в переходной отсек, но не в комнату наблюдения.

На каталке Уэрнера (трансформация плоти продолжалась) под крики Виктора: «Быстрее, еще быстрее, бегом, бегом, черт бы вас побрал!» — провезли по коридорам «Рук милосердия» через комнату наблюдения, через переходной отсек в палату-изолятор. Оставили там, каталку вывезли, стальные двери закрыли.

Сотрудники могли подумать, что их создателя охватила паника, но на самом деле Виктора заботила не собственная судьба. Просто он хотел как можно скорее запереть Уэрнера в изоляторе.

Рука, которая образовалась из ставшей аморфной плоти Уэрнера, пожала руку Виктора нежно, даже умоляюще. Но начальная покорность тоже могла трансформироваться в нечто противоположное.

Ничего похожего раньше не происходило. Виктор даже представить себе не мог, что возможен столь резкий тотальный коллапс клеточной структуры, сопровождающийся самопроизвольной биологической трансформацией.

Здравый смысл предполагал, что столь радикальные изменения, несомненно, коснутся и мозга, а это приведет к утрате значительной доли знаний, полученных Уэрнером методом прямой информационной загрузки в резервуаре сотворения, и к трансформации заложенной в Уэрнера программы. Возможно, исчез бы и запрет на убийство своего создателя.

Вот почему требовалось проявить осторожность и разумную поспешность, причем безо всякой паники. Будучи великим ученым, Виктор сразу же просчитал наихудший вариант и действовал с достойным восхищения спокойствием, адекватно реагируя на возникшую опасность.

Он решил, что необходимо составить на этот счет строгую служебную записку и в конце дня довести ее до всех сотрудников «Рук милосердия».

Сначала хотел продиктовать ее Аннунсиате.

Потом подумал, что лучше составит ее сам и разошлет в лаборатории. К черту Аннунсиату!

В комнате наблюдения, где собрались Виктор, Рипли и еще четыре сотрудника «Рук милосердия», стояли шесть больших прямоугольных экранов высокого разрешения, на каждый из которых выводилась «картинка» одной из камер, установленных в палате-изоляторе. И все камеры показывали, что трансформация Уэрнера продолжается. На этот момент у него были четыре ноги и ни одной руки, но тело продолжало видоизменяться прямо на глазах.

Уэрнер ходил по изолятору, вертел головой, мяукал, как раненое животное, иногда отчетливо произносил одно слово: «Отец? Отец? Отец?»

И «отец» этот ужасно раздражал Виктора. Он не закричал экранам: «Заткнись! Заткнись! Заткнись!» — только по одной причине: чтобы не добавлять второй пункт в вышеупомянутую служебную записку.