Лорел Гамильтон - Цирк проклятых. Кафе лунатиков

Я оттерла руку, как смогла, — не хотела, чтобы слишком много крови попало на жакет. Его я надела и сунула все еще светящийся крест в карман. Когда он будет спрятан, сияние должно прекратиться. Почему мы с Ясмин пострадали — только потому, что свитер был свободной вязки, а ее топ оставлял много голого тела. Тело вампира, прикоснувшееся к освященному кресту, испаряется быстро.

Теперь, когда крест был спрятан, Жан-Клод смотрел прямо на меня.

— Я прошу прощения, ma petite. Я не собирался вас сегодня пугать.

Он протянул мне руку. Его кожа была белее покрывающих ее кружев.

Я игнорировала протянутую руку и встала, опираясь на кровать.

Он медленно опустил руку. Его темно-синие глаза смотрели на меня очень спокойно.

— С вами у меня никогда не получается так, как я хочу, Анита Блейк. Интересно почему?

— Может быть, вам пора понять это как намек и оставить меня в покое?

Он улыбнулся — всего лишь легкое движение губ.

— Боюсь, что для этого слишком поздно.

— И что это должно значить?

Дверь распахнулась толчком, ударилась о стену и пошла обратно. В дверях стоял человек с дикими глазами и покрытым каплями пота лицом.

— Жан-Клод! Змея!..

Он тяжело дышал, будто пробежал всю лестницу бегом.

— Что там со змеей? — спросил Жан-Клод.

Человек медленно перевел дыхание.

— Она сошла с ума.

— Что случилось?

Человек покачал головой.

— Не знаю. Она напала на Шахар, укротительницу. Шахар мертва.

— Она уже в толпе?

— Еще нет.

— Нам придется отложить эту дискуссию, ma petite.

Он двинулся к двери, и остальные вампиры за ним по пятам. Отличная муштра.

Стройная негритянка натянула через голову свободное платье — черное с красными цветами. Пара красных туфель на высоких каблуках — и она исчезла в дверях.

Мужчина выскочил из кровати, голый, и стал натягивать тренировочный костюм. Смущаться времени не было.

Это не мое дело, но что, если кобра попадет в толпу? Не мое дело. Я застегнула жакет так, чтобы не видно было, что я без рубашки, но не так высоко, чтобы нельзя было вытащить пистолет.

Из двери в яркий свет палатки я вышла раньше, чем мужчина успел натянуть штаны. Вампиры и оборотни были уже возле ринга, рассыпаясь цепью вокруг змеи. Она заполнила весь ринг черно-белыми извивающимися кольцами. В ее глотке исчезала нижняя половина человека в блестящем трико. Вот что удерживало ее пока от рывка в толпу. Время на кормежку.

О Боже милосердный!

Ноги человека конвульсивно дергались. Он не мог быть живым. Не мог. Но ноги дергались. О Боже, пусть это будет просто рефлекс. Не дай ему быть до сих пор живым!

Эта мысль была хуже любого виденного мною кошмара. А я видала их предостаточно.

Чудовище на ринге — никак не моя проблема. Мне нет нужды строить из себя героя.

Люди кричали, бежали, подхватывая на руки детей. Под ногами хрустели пакеты попкорна и сладкой ваты. Я влилась в толпу и стала проталкиваться вниз. У моих ног свалилась женщина с годовалым ребенком, и какой-то мужчина полез через них. Я рывком подняла женщину на ноги, схватив одной рукой ребенка. Мимо нас проталкивались люди. Мы тряслись, пытаясь удержаться на месте. Я ощущала себя скалой в бешеной реке.

Женщина глядела на меня глазами, слишком большими для ее лица. Я сунула ей ребенка обратно и потащила между сиденьями, потом схватила за руку ближайшего большого мужика (черт с ним, пусть я сексистка!) и рявкнула ему:

— Помоги им!

Он вытаращился на меня как на апостола, но выражение бессмысленного страха сползло с его физиономии. Он взял женщину за руку и стал проталкиваться с ней к выходу.

Не могла я дать змее попасть в толпу. А остановить ее разве я могу? Во блин! Опять я, черт возьми, иду изображать героя. И я стала пробиваться вниз против прилива, прущего вверх. Чей-то локоть въехал мне в рот, и я почувствовала вкус крови. Когда я пробьюсь через эту кашу, все может уже кончиться. О Господи, если бы так оно и было.

Из толпы я вынырнула, будто отодвинула занавес. Кожа гудела памятью толкающихся тел, но я стояла на последней ступеньке — живая. Надо мной все еще бушевала вопящая толпа, пробивающаяся к выходу. Но здесь, у самого ринга, было тихо. И тишина обернула мне лицо и руки толстыми складками. В спертом воздухе было трудно дышать. Магия. Но магия вампиров или кобры, я не знала.

Ближе всех ко мне стоял Стивен, голый до пояса, худой и даже в каком-то смысле элегантный. Его голубая рубашка была надета на Ясмин, прикрывая ее обнаженный торс. Она завязала рубашку у пояса, открывая загорелый живот. Рядом с ней стояла Маргарита, а чернокожая женщина — возле Стивена. Она сбросила туфли и твердо стояла на ринге босыми подошвами.

В дальнем конце цирка стоял Жан-Клод с двумя новыми белокурыми вампирами по сторонам. Он повернулся и издали посмотрел на меня. Я ощутила изнутри его прикосновение там, где ничьим рукам быть не полагается. У меня перехватило горло, по телу потек пот. Ничто в эту минуту не могло бы заставить меня подойти к нему ближе. Он пытался что-то мне сказать. Что-то слишком личное и интимное, чтобы это можно было доверить словам.

Хриплый выкрик привлек мое внимание к центру ринга. Там, изломанные и окровавленные, лежали двое мужчин. Кобра нависла над ними, как движущаяся башня из мышц и чешуи. И зашипела на нас. Громкий звук отдался эхом.

Люди лежали возле ее… хвоста? Ног? Один из них пошевелился. Неужели он жив? Я стиснула перила так, что пальцы заболели. Страшно было так, что в горле ощущался вкус желчи. Даже кожа похолодела от страха. Вам случалось видеть сны, когда повсюду змеи так густо, что идти невозможно, не наступая на них? Это почти клаустрофобия. У меня такой сон всегда кончится тем, что я стою под деревьями, а на меня сыплются змеи, а я только и могу, что кричать.

Жан-Клод вытянул в мою сторону изящную руку. Она вся, кроме кончиков пальцев, была покрыта кружевом. Все остальные смотрели на змею, но Жан-Клод смотрел на меня.

Один из раненых пошевелился. Из его уст вырвался тихий стон и отдался эхом по всей палатке. Это иллюзия или действительно эхо? Не важно. Он был жив, и мы должны были сохранить ему жизнь.

Мы? Какого черта «мы»? Я уставилась в темно-синие глаза Жан-Клода. Лицо у него было абсолютно непроницаемым, очищенным от любых понятных мне эмоций. Глазами он не мог меня загипнотизировать — его собственные метки этого не позволяли. Но ментальные фокусы — если он их пробует — вполне возможны. И он их пробовал.

Это были не слова, а порыв. Я хотела идти к нему. Бежать к нему. Ощутить гладкое, твердое пожатие его руки. Мягкость его кружев на моей коже. И я прислонилась к перилам — закружилась голова. Пришлось вцепиться в них, чтобы не упасть. Какого черта он затеял эти ментальные игры? У нас ведь теперь другая проблема? Или ему на змею наплевать? Может, это вообще все подстава. Может, это он велел змее взбеситься. Но зачем?