Александр Варго - Нечеловек

Дальше стояла старушка со сгоревшим лицом. То, что это старушка, Максим понял по рукам и цветастому переднику, какие носят в деревнях. За старушкой стоял мужчина в спортивном костюме. Максим узнал его по лицу, схожему с мордой пса. Вместо горла у «спортсмена» зияла кровавая дыра.

Максим прошел дальше. Опять пара. Мужчина и женщина. Очень обгоревшие, но тем не менее Максим догадался, что это те алкоголики, сгоревшие в доме. За ними стояло обезглавленное тело в джинсовой робе. Руки подняли обескровленную голову. Кроткий?! Что с ним случилось?

«Это ты, Макс, все сделал», – раздался в голове мерзкий голос Макса-плохого.

Вера Михайловна стояла рядом с девочкой со сплющенным лицом. Макс узнал девушку по голубой сорочке. Он виделся с ней в Москве. Она нагрубила ему, теперь у нее голова как блин.

Но конец их по делам их.

Хабалов и Бурый стояли лицом друг к другу и держали строительные носилки, наполненные какими-то кровавыми обрубками. Макс подошел ближе к носилкам и заглянул внутрь. Там были фрагменты тела. Оторванные руки, ноги, внутренности. В правом углу лежало лицо (словно резиновая маска) хозяина всего этого добра. Бабурин не сразу, но все-таки узнал Пинчука.

За ними стоял Мигей. Окровавленная наборная рукоятка ножа торчала из горла.

– Я же говорил, как пес подохнешь.

Мигей только усмехнулся беззубым ртом.

Последним стоял Олег Давыдов. Голова его была вмята с левой стороны. Он улыбнулся Максу.

– Максим, перестань ненавидеть всех. Ты убил не только нас. С каждым из нас уходит частица тебя. И чем дальше, тем большую часть себя ты убиваешь. Остановись.

– Олег, я не знаю, как это заработало, тем более я не знаю, как это выключить.

Давыдов снова улыбнулся.

– Зато это знает старый козел дядя Слава.

Макс посмотрел на Олега. Тот открывал рот, но голос принадлежал Максу-плохому.

Максим тряхнул головой. Покойники начали раздваиваться. Перед глазами помутнело. Он еще раз встряхнулся и окончательно проснулся. Бабурин сидел в зале, в кресле. Напротив него сидел в таком же кресле Максим-плохой. Дверь шкафа с зеркалом открылась, и Макс отражался в нем.

– Старый козел о многом тебе расскажет, – заговорило отражение. – Ты послушай и убей его.

– Да пошел ты, – прошептал Макс. Нащупал бутылку у кресла и швырнул в дверцу. Зеркало водопадом упало на ковер.

Максим подошел к двери тещиной квартиры в 12.25. Поднес руку к звонку – и убрал. Мало того, что руки тряслись, так еще и внутри все переворачивалось. Наконец решился и надавил на кнопку. После трели послышалось шуршание шлепанцев, будто кто-то, не поднимая ног, подползал к двери. Сердце грозило разбиться о ребра. Замок открылся, и дверь распахнулась. Макс готов был вжаться в стену, но, на его удивление, из квартиры никто не выглянул. Максим сделал шаг вперед и увидел Анжелу в пижаме, входящую в спальню.

Бабурин не стал ждать приглашения и вошел в квартиру.

– Там, на кухне, мама тебе поесть оставила, – услышал он голос Анжелы из спальни.

Макс приоткрыл дверь. Анжела лежала и листала какой-то журнал. Она услышала, что кто-то входит.

– Что, не нашел?.. Что ты здесь делаешь?! Как ты сюда попал?!

Она вся сжалась, напружинилась, будто к ним проник убийца и насильник.

– Ты меня сама впустила.

– Я?! Когда?

– Только что. Анжела, не прогоняй меня. Я выскажусь и уйду. – Он взял стул у стены и присел. – Фотографии – подделка. Это я говорю не для того, чтобы оправдаться. Егор проверил их со своим другом. Они подделаны. Я не знаю, кому это было нужно, но раз уж так получилось, значит, все-таки это кому-то нужно.

– У тебя все? – холодно спросила Анжела. – А теперь уходи.

– Но почему?! Я ведь тебя люблю! Как ты не поймешь, я без тебя жить не могу!

Он встал – и понял, что плачет. Слишком поздно, чтобы скрыть это от нее, от этой холодной женщины. Нос был забит, слезы текли ручьем. Он уже не мог тихо плакать, ему хотелось рыдать. Рыдать от бессилия и потери.

– Уходи. – Глаза Анжелы были сухими и холодными. Но было видно, она плакала. Плакала, но не по Максу. – Уходи, убийца! Ты убил Веру Михайловну! – Анжела встала с кровати и пошла на Максима. В ней уже не было той сжатости – пружина выстрелила и выдавливала мужа из комнаты, из ее жизни. Максим со слезами на глазах отступал.

– Ты убил Олега! – Анжела выпихнула Бабурина и закрыла перед ним дверь.

– Анжела, я никого не убивал!

– Дядя Слава мне рассказал, откуда ты и почему ты без родителей.

– И почему же?! – Теперь на Максима нахлынула обида. Он не знал, где его родители и кто он сам, а дядя Слава рассказывает Анжеле тайны, принадлежащие ему.

– Возьми. И не вздумай читать его здесь. Уходи!

Максим увидел, как под дверь просунулся конверт. Он взял его. Запечатан.

– Анжела…

– Уходи, ты колдун и убийца!

Вот эти слова его разозлили.

– Если я колдун, ты думаешь, меня сдержит эта дверь? Почему бы мне не убить тебя прямо сейчас, не открывая двери?! Почему мне не расплющить тебя, как лягушку, кроватью, на которой ты оплакивала своего любовника?!

– Максим, уходи. Я тебя боюсь.

Макс развернулся и вышел из квартиры.

Вячеслав Андреевич принял душ, погладил парадный костюм в елочку, купленный еще в советские годы. После прихода Анжелы он все понял. Слишком поздно что-либо повернуть назад. Максим, словно паровоз, встал на страшные рельсы и разогнался настолько, что даже если сейчас дернуть стоп-кран, то тормозной путь будет длинным и усеянным трупами.

Вячеслав Андреевич решил не попадать в число этих трупов. Он ведь вырастил его. Кем бы ни был наш ребенок, мы любим его. Все равно любим. Жить дядя Слава уже не хотел, но еще больше он не хотел, чтобы его убил Максим. А то, что Макс захочет его убить, – это наверняка. Старик решил сам уйти из жизни. Письмо для приемного сына Вячеслав Андреевич написал еще пару дней назад, когда еще не совсем было понятно, что да как. Он хотел отправить его по почте, но положение исправила Анжела, и дядя Слава отдал его ей (для Макса, разумеется). А сейчас он набросал небольшое письмецо – мол, никого не вините и так далее, и тому подобное. Оставит записку, наденет парадный костюм и кинется в объятия к милой Машеньке. Этот проклятый всеми богами террорист сельского разлива выстрелил тогда и в него. «Только вот Машенька раньше ушла. Ничего, я тебя догоню. Я не стану дожидаться, пока меня опухоль доконает. Сейчас, Машенька, сейчас. Вот только трубочку еще одну, последнюю, выкурю – и к тебе».

Вячеслав Андреевич вычистил трубку и начал забивать ее табаком. Медленно. Ведь это была его последняя трубка на этом свете.

Сел у окна, затянулся. Вроде ничего не забыл. Поставил телевизор на таймер включения, не забыв врубить полную громкость, – этого соседи не потерпят. Оставил открытой входную дверь. Соседи хоть добрым словом вспомнят. Мол, предупредил Вячеслав Андреевич, не дал трупным ядам въесться в стены родного дома.