Александр Варго - Особь

– А почему, собственно, только это? – полушепотом спросил у самого себя Александр Иванович. – Точней – почему только этого?

За свою жизнь он сталкивался с невероятным количеством подонков – особенно в родной системе здравоохранения. Больница скорой помощи, где Александр Иванович проработал восемнадцать лет, вообще была настоящим заповедником негодяев, взяточников, казнокрадов и бездарей. Как правило, рано или поздно все они и становились большими и маленькими начальниками, карабкались по плечам и головам к новым вершинам, выдавливая с работы все более или менее честное, живое и талантливое.

Другой бы на месте прозектора стал мизантропом, или кляузником, или бы просто тихо спился. А он уже целых восемнадцать лет тянул свою лямку, честно исполнял не слишком-то чистую работу. Он никогда не обращал внимания на больничные склоки и убогие интриги коллег, с головой окунулся в мир мертвых: иметь дело с покойными было куда интересней, чем с некоторыми живыми. Наверное, именно потому он и слыл хорошим специалистом и относительно бесконфликтным человеком. Да и рак гортани, обнаруженный им сравнительно недавно, не способствовал разборкам с начальством.

Теперь же, когда от страшной опухоли не осталось и следа, а в глубине души окончательно окрепло ощущение всемогущества и превосходства над окружающими, Александр Иванович осознал твердо: больше он сдерживаться не будет.

Да и сколько можно?! Стерпеть, смолчать, проглотить, утереться, насилу улыбнуться, не дать пощечину, не двинуть в морду, не поставить подлеца на место… Так и рождается самоунижение, разъедающее душу, как ржавчина, и ведущее к постоянным депрессиям.

Да и почему, собственно, подлецов следует ставить на место? Подлеца надо уничтожать, и не морально – физически. И это совсем не страшно. А наоборот – увлекательно, азартно и очень-очень приятно.

И тут, словно бы в подтверждение его мыслей, вновь ожил невидимый распорядитель его помыслов. «Стреляй! Души! Режь! Тебе можно все!» – явственно послышалось под черепной коробкой.

Допив чай, хозяин квартиры прикинул, сколько же мерзавцев его окружало только на работе. Получалось, что много: лишь молодой ассистент Валера да еще несколько интернов вызывали у него искреннюю симпатию. А уж сколько мразей жило только в этом подъезде, сколько грязного быдла ходило по улицам, сколько подлецов исполняло в мегаполисе большую и малую власть…

Впрочем, теперь в Южном округе не было вообще никакой власти. Мэрия, управлявшая блокадной зоной дистанционно, из-за реки, да уличные менты в счет не шли. Так почему бы ему, Александру Ивановичу, не стать тут вершителем судеб? Укус Rattus Pushtunus практически сделал его суперменом. Противоядие из снотворного, хлордиазепоксида и диазепама исключало любые нежелательные последствия. А ведь точный рецепт и дозировку знал только он. И вряд ли кто-нибудь во всем Южном округе сделал бы точно такое же открытие…

Идея, возникшая совершенно спонтанно, разрасталась в нем несдержанным баобабом. Городские власти, трусливо окопавшиеся в безопасном отдалении, вряд ли в ближайшее время сюда сунутся, ведь они ожидают поголовного мора и взаимного смертоубийства, после чего проблемный район будет отгорожен от внешнего мира наподобие Чернобыльской зоны.

Впрочем, для утверждения своей власти мало знать секрет противоядия; нужны надежные и проверенные помощники. Поразмыслив, патологоанатом быстро определил, кто из знакомых может ими стать.

Однако сперва следовало избавиться от всех, кто мог ему помешать. Да и нагнать на городское быдло страху тоже было нелишним…

Взглянув на приклад с белевшей зарубкой, Александр Иванович мягко улыбнулся. Он понимал: зарубка эта далеко не последняя. Да и огнестрельное оружие также не единственное средство утверждения справедливости. Остро отточенный скальпель ничем не хуже ствола…

Переселившись на территорию Центрального зоопарка, Суровцев и Лида наконец-то почувствовали себя в относительной безопасности. И было отчего. Директору, выбивавшему фонды перед самым введением чрезвычайного положения, удалось убедить мэрию: проще один раз хорошенько потратиться на меры предосторожности, чем потом отлавливать обезумевших после укуса животных по всему району. А уж о полной эвакуации фауны не могло быть и речи – слишком хлопотным делом это выглядело. Да и кто мог дать гарантию, что во время такой эвакуации вместе с животными в незараженные еще районы не проникнет и парочка Rattus Pushtunus?

Для защиты от зубастых грызунов по всему периметру зоосада был выкопан неглубокий, но широкий ров, который доверху заполнили водой. Для защиты от маньяков была смонтирована продвинутая сенсорная сигнализация. На бетонном заборе, ограждавшем территорию, установили видеокамеры с режимом ночного обзора. Через каждые пятьдесят метров над заборами возвышались концлагерного вида вышки с бдящими часовыми. Охрана, переселившаяся на служебную территорию вместе с семьями, получила травматические пистолеты, электрошокеры и помповые ружья. Снабжение было налажено весьма сносно: раз в день на территорию заезжал опломбированный рефрижератор с продуктами для сотрудников и их подопечных. Милицейский спецназ исключал любые попытки налета на фуру во время транспортировки.

Директор, однако, сумел улизнуть из зоопарка еще до того, как в Южном округе было объявлено чрезвычайное положение. По слухам, он выехал куда-то за рубеж, и связи с ним не было совершенно. Так что теперь вся полнота власти над животными и охранявшими их людьми была возложена на Суровцева, а лаборантка автоматически стала его заместителем.

Мефодий Николаевич и Лида поселились на последнем, четвертом этаже административного корпуса. И не только потому, что место это казалось самым безопасным. Отсюда прекрасно просматривалась не только вся территория Центрального зоопарка, но и ближайшие подходы к нему: широкий, но безлюдный проспект с рынком напротив, школьный двор, массив многоэтажек за ним. Ученый даже установил на треноге стационарную подзорную трубу с мощным зумом и режимом ночного видения – на всякий случай.

Там же была оборудована и лаборатория. Единственным объектом изучения стала Rattus Pushtunus – та самая, выловленная в подземелье теплоузла. Афганская крыса, сидевшая за прутьями сварной решетки, была беременна, и Мефодий Николаевич ожидал, что мерзкая тварь разродится со дня на день. Пока же он скрупулезно вел лабораторный журнал, занося туда самые, казалось бы, незначительные наблюдения.

– Неужели ты думаешь, что твои научные изыскания чем-то помогут? – как-то не выдержала Лида. – Этих тварей по всему району теперь тысячи… Если не больше.