Лорел Гамильтон - Обсидиановая бабочка

Эдуард уверенно направился к голове очереди, будто знал что-то, недоступное нам, мы и последовали за ним, как послушные собачки. Мы не были единственной четверкой, желающей попасть в клуб, только наша четверка не состояла из пар. Чтобы не выделяться, нам нужна была хотя бы еще одна женщина. Но Эдуард, кажется, не стремился слиться с толпой. Он подошел к голове очереди, где стоял крупный широкоплечий мужчина очень индейского вида с голой грудью, одетый во что-то, очень похожее на юбку, но все же, наверное, не юбку, и широкий воротник с псевдозолотым шитьем закрывал его плечи, как мантия. На голове у него была корона с перьями попугая мако и еще какими-то поменьше, которых я не знала.

Уж если вышибала на дверях у них таков, то мне действительно интересно посмотреть. Только я надеялась, что у них полным-полно ручных попугаев, и птичек не убивали ради этих перьев.

– Мы к профессору Даллас, она нас ждет, – произнес Эдуард самым лучшим своим голосом компанейского и жизнерадостного парня.

– Фамилии, – произнес вышибала в золоте и перьях. Расцепив скрещенные на груди руки, он посмотрел на планшетку, которая все это время была у него в руке.

– Тед Форрестер, Бернардо Конь-в-Яблоках, Олаф Гундерссон и Анита Ли.

Это новое имя привлекло мое внимание. Очевидно, он всерьез хотел, чтобы я пришла инкогнито.

– Документы.

Я очень постаралась сохранить безразличное лицо, но это потребовало усилий. Фальшивых документов у меня не было. Я посмотрела на Эдуарда.

Он протянул швейцару водительские права, потом, все еще улыбаясь, сказал мне:

– Ну, видишь, я был прав, что не дал тебе оставить права в машине.

И он протянул швейцару вторые права.

Тот задержал на нас взгляд чуть дольше, чем, по-моему, следовало бы, будто что-то заподозрил. У меня действительно напряглись плечи в ожидании, что он сейчас повернется ко мне: «Ага, а документик-то фальшивый!» Но он этого не сделал. Отдав Эдуарду оба документа, он повернулся к Бернардо и Олафу. Они ждали, держа водительские права наготове, будто им было не впервой.

Эдуард шагнул назад, оказавшись рядом со мной, и отдал мне права. Я взяла их и глянула. Это были права, выданные в Нью-Мексико, с неизвестным мне адресом. Фотография оказалась моей, и написано было «Анита Ли». Рост, вес и все остальное указано точно, только имя и адрес не те.

– Лучше положи в карман, а то в другой раз снова без меня не найдешь, – сказал Эдуард.

Я сунула права в карман рядом с другими правами, помадой, мелочью и запасным крестом. Я не знала, должна я злиться или быть польщенной, что Эдуард состряпал для меня фальшивую личность. Конечно, может, все ограничилось водительскими правами, но, зная Эдуарда, я понимала, что есть еще что-то. Всегда бывало.

Широкие двойные двери отворил другой здоровенный детина в юбке, хотя у него не было ни шикарного воротника, ни короны с перьями. Очевидно, младший вышибала. Дверь вела в затемненное помещение, где стоял густой запах благовоний, которых я не могла определить. Стены были полностью закрыты тяжелой драпировкой, и только следующие двойные двери показывали, куда идти.

Еще один вышибала, на этот раз светловолосый и загорелый до цвета густого меда, открыл дверь. У него перья были вплетены в короткие волосы. Мне он подмигнул, когда я входила в дверь, но пристальнее всего смотрел на Бернардо. Может быть, высматривал, нет ли оружия, но я думаю, вышибала просто заинтересовался его задницей. Оружия сзади заметить было бы невозможно – Бернардо переместил пистолет вперед для выхватывания накрест, иначе он на спине выпирал бы. Можете сами судить, насколько облегающие были на нем штаны.

Мы вошли в просторный и очень слабо освещенный зал. Посетители сидели за квадратными каменными столами, по-моему, подозрительно похожими на алтари или на то, что всегда используют вместо алтарей в Голливуде. «Сцена» занимала почти всю дальнюю левую стену, но на самом деле это была не сцена. Использовали это как сцену, но это был храм. Будто кто-то срезал верхушку пирамидального храма и привез ее в этот ночной клуб, в город, такой далекий от пышных джунглей, где стояло когда-то это здание, что даже камням здесь должно было быть одиноко.

Перед Эдуардом появилась женщина. У нее был такой же индейский вид, как у первого привратника, – лепные широкие скулы и водопад блестящих черных волос до колен, колышущийся, когда женщина шла между столами. В руке она держала меню, и я поначалу приняла ее за официантку или метрдотеля, но платье у нее было красное с черным узором, а шелк я умею узнавать. Чем-то восточным веяло от этого платья, не подходящего к убранству зала, к виду официанток, спешащих между столами в развевающихся платьях из какой-то грубой материи. Они размашисто шагали в свободных сандалиях, а женщина-метрдотель скользила на высоких каблуках туфель того же алого цвета, что и ее наряд и лак безупречного маникюра.

В ее высокой, стройной, изящной красоте, как у модели, был какой-то диссонанс, будто женщина возникла из другой мелодии. Она провела нас к столу в первом ряду, с видом прямо на центр храма. Сидевшая за столом посетительница встала и протянула нам руку, пока мы рассаживались. Рукопожатие у нее было твердое, и рука размером примерно с мою. С такими маленькими ручками крепкое рукопожатие требует практики.

Профессор Даллас («Называйте меня просто Даллас») была пониже меня и такая миниатюрная, что в подходящей одежде показалась бы подростком. На ней были коричневые штаны, белая тенниска, твидовый пиджак с кожаными заплатами на локтях, будто она прочла правила ношения одежды для преподавателей колледжа и пытается их соблюдать. Тонкие каштановые волосы падали до плеч. Небольшое треугольное лицо было бледным и совершенным, как задумал сам Господь Бог. Очки в золотой проволочной оправе казались огромными для такого маленького лица. Если таково ее представление о парадной одежде, то кому-то придется сопровождать ее по магазинам. Но, по-моему, почтенной профессорше всякая мишура была до лампочки. А я это в женщинах люблю.

Из дверей странной формы вверху храма вышел мужчина. Как только он ступил на сцену, вокруг него постепенно воцарилась тишина, бормотание публики замерло, и стало слышно, как кровь колотится в ушах. Никогда я не видела, чтобы такая большая аудитория затихла так быстро. Я бы сослалась тут на магию, но это было не совсем так. Однако что-то в этом человеке походило на магию. Он мог бы выйти в рваных джинсах и футболке, и все равно вы бы стали на него смотреть. Ну конечно, сейчас он был одет получше.

Корона его состояла из массы тонких и длинных перьев, зеленоватых, синеватых, золотистых, и когда он двигался, они играли цветным веером у него над головой, как пойманная зеленоватая радуга. Пелерина свисала с плеч почти до колен и вроде была из таких же перьев, как головной убор, и двигался человек в волне радужных переливов. Тело (судя по тому, что удавалось увидеть) у него было сильное, угловатое и темное. Я сидела на таком расстоянии, что могла бы решить, красив он или нет, но я все-таки сомневалась. Очень трудно было говорить о его лице отдельно от всей его сущности, так что лицо значило немного. Его привлекательность определялась не длиной носа или формой подбородка, а просто существовала сама по себе.