Ливи Майкл - Камень ангела

Чабб был лучшим боксером в школе, но Саймон захватил его врасплох. Вскоре мальчики образовали круг вокруг дерущихся, подзадоривая их: «Деритесь же!»

— Что здесь происходит? — осведомился младший учитель, проталкиваясь вперед.

Кит помог ему оторвать Саймона от Чабба, у которого лицо было разбито в кровь.

— Эта навозная крыса меня укусила! — сказал Чабб, толкнув Саймона в грудь. — Ты об этом еще пожалеешь!

Саймон попытался снова рвануться к нему, но у него на пути встал младший учитель.

— Вы должны пожать друг другу руки! — потребовал он и выругался, когда Саймон вцепился в него ногтями. — В шкаф! — заорал он Киту, и тот из сочувствия к учителю помог засунуть Саймона в шкаф.

Уж лучше было не выпускать его оттуда, подумал Кит, когда учитель приказал мальчикам разойтись. Ведь нет никакого толку от его пребывания в школе.

— Пусть он успокоится перед уроками, — сказал младший учитель, оправляя на себе одежду.

— Да, сэр, — ответил Кит. Затем добавил: — Сэр — почему он здесь?

По выражению лица учителя он понял, что тот престает в таком же недоумении, как он сам.

Однако в тот же день, несколько позже, Кит выяснил, в чем дело. Ему велели выпустить Саймона из шкафа и отвести в церковь, где его ждал регент. И впервые Кит услышал, как Саймон поет. Он повторял музыкальные фразы, которые ему напевал регент, и голос его взвивался ввысь, к ангелам под крышей. Кит смотрел в изумлении, когда Саймон выводил ноты поразительной чистоты, а регент прикрывал глаза и качал головой.

— Как же возможно такое? — выразил он вслух свое удивление. — Как же тебе удается так долго держать ноту?

Саймон не ответил. Он посмотрел на ангелов под крышей.

— Посмотри на меня, — велел регент, и Саймон перевел на него взгляд. — Смотри на мой палец и тяни ноту, пока я тебя не прерву.

Он напел ноту, и Саймон взял ее с изумительной чистотой звука, и все держал, и держал. Кит ждал, когда же регент опустит палец, но тот не спешил. На лице у регента появилась недоверчивая улыбка.

— Это все равно, что удержать свет, — сказал он, и нота наконец прервалась, задрожав. Регент ощупал грудь и ребра Саймона, словно пытаясь разгадать секрет.

— Я никогда еще не обучал мальчика, который может так долго держать ноту, — сказал он Киту. — А я учил очень многих мальчиков. Слишком многих мальчиков. Где ты научился задерживать дыхание? — спросил он Саймона, но тот повесил голову и что-то пробурчал насчет плавания под водой.

— Под водой? — переспросил регент.

— Ловил рыбу, — ответил Саймон и наконец поднял голову. — Или когда приходили люди, — добавил он, и Кит внезапно ощутил глубокую тишину воды и зеленоватое мерцание там, куда падает солнечный луч.

Но Роберту Ли неинтересны были подробности жизни мальчика, которые, вне всякого сомнения, были грязными. Он был слишком заворожен голосом Саймона, чтобы продолжать расспросы. Он заставил его спеть вместе с Китом Agnus Dei, и два голоса сливались и снова разделялись, как масло в воде.

Однако пение Саймона не сделало его жизнь в школе легче. С каждым днем дела шли все хуже. Старшие мальчики ставили ему подножку, когда он проходил мимо них по лестнице, или нарочно сталкивались с ним, когда он нес швабру и ведро, и тогда содержимое выплескивалось на пол. Они следовали за Саймоном, когда тому приказывали прибрать в церкви, и топтались в грязной обуви там, где он уже подмел, пока не вмешался Мэтью Палмер.

— Вам н-нечем з-заняться, м-м-мастер Чабб? — спросил он.

— Н-н-нет, с-с-сэр, — с самым невинным видом передразнил его Чабб, а его дружки захихикали.

Кит при случае защищал Саймона и был добр к нему наедине, но он оказался между двух огней и метался между своими друзьями и новичком, которому должен был покровительствовать. Он постоянно старался изолировать его от них, но это было трудно, поскольку они вместе ходили на молебен, спали и ели. Дважды ему приходилось отвязывать Саймона от кровати, чтобы тот мог попасть на уроки.

Ему нравилось, что Саймон никогда не жалуется и не плачет.

— На самом деле они не такие плохие, — говорил он вопреки логике, когда они выуживали куртку Саймона из бочки, куда опорожняли ночные горшки. Он пытался подыскать своим друзьям оправдание. — Просто ты их еще не знаешь. Когда ты познакомишься с ними поближе, то увидишь, что они такие же, как я.

— Не такие, как ты, — возразил Саймон. Он так редко что-либо говорил, что Кит попросил его повторить свои слова.

И тогда Кит возразил:

— Нет, они такие же, как я, а я — такой же, как они.

— Нет, — твердо заявил Саймон.

Кит почувствовал раздражение.

— Откуда ты знаешь, какой я? — спросил он.

Саймон пристально посмотрел на него, потом ответил:

— Ты как мотылек, который меняет окраску на коре дерева.

Это было самое длинное предложение, которое он произнес за все время их знакомства. Кит знал, каких мотыльков он имеет в виду — ему приходилось видеть их на деревьях возле своего прежнего дома. Они меняли окраску в зависимости от фона. Он пристально взглянул на Саймона, удивляясь тому, как много тот видит, но не успел он заговорить, как зазвонил колокольчик, призывая каждого из них в свой класс.

К концу этой долгой, ужасной недели настоятель послал за Китом.

Кит чуть не застонал вслух. Он не успел за эти дни позаниматься чем-нибудь дополнительно, и в нем искрилась надежда, что настоятель отказался от своей идеи. А когда тот снова пропустил инспектирование школы, прислав записку, что болен, Кит начал надеяться, что в конце концов ему не нужно будет объяснять, почему он не хочет дополнительных занятий.

Теперь он тащился по лестнице, поднимаясь в комнату доктора Ди. К двери по-прежнему была прикреплена записка, но Кит знал, что не сможет просто уйти.

— Входи, — сказал настоятель, когда мальчик постучался.

Кит отворил дверь. В комнате было темно и душно, пахло сожженными травами. Настоятель только что встал с постели, накинув свое одеяние поверх ночной сорочки. Кит вгляделся в него. Настоятель выглядел просто ужасно: лицо было желтоватое и осунувшееся, глаза горели лихорадочным блеском.

— Подойди, — произнес он хриплым голосом. — Дай мне на тебя посмотреть.

Киту не хотелось подходить к настоятелю слишком близко. От него исходил затхлый запах старости. Взяв костлявыми пальцами Кита за подбородок, он приподнял его лицо и заглянул в глаза. Через минуту Кит отодвинулся.

— У меня было мало времени… — начал он.

— Теперь это неважно, — сипло ответил настоятель. — Расскажи мне о себе.

— Что? — спросил удивленный Кит.

В школе никто никогда не расспрашивал детей об их жизни. Это было неписаным правилом. Правда, каким-то загадочным образом все ухитрялись все знать.