Сергей Кириенко - Гулы

Какое-то время он думал — что можно сделать, чтобы его услышали те, кто сидит за стеной? — затем поднял руку и опустил ее вниз. Пальцы ударились о кровать, произведя отчетливый стук. Доминик снова поднял руку и снова опустил. Потом еще и еще… Не обращая внимания на боль, он стучал с полминуты, пока до него не дошло, что результата это не даст — если бы кто-то находился за дверью, он бы давно к нему заглянул.

Опустив руку, он какое-то время неподвижно лежал, думая, что еще очень слаб — даже простое движение привело к тому, что перед глазами появились темные пятна. Так что же он может предпринять, чтобы изменить ситуацию? В принципе, сейчас ему ничего не грозит, и он может лежать в этой палате в надежде, что в конце концов сюда кто-нибудь войдет. Но не в его натуре было полагаться на случай — Доминик всегда брал ситуацию под контроль и не собирался изменять этому правилу и сейчас.

Выпростав из-под простыни левую руку, он поднял ее к голове. Движение отозвалось скрипом в груди — словно она была разбита на части, и это движение заставило их провернуться,— впрочем, как таковой боли не было. Доминик опустил пальцы на маску и потянул ее вверх. Как он и ждал, маска не поддалась — видимо, она была застегнута сзади. Заведя руку под голову, он принялся исследовать ремешки.

Через пару минут ему удалось понять, каким образом крепились ремни, он повернул голову и начал расстегивать замок. Действовать одной рукой было неудобно, но другого способа освободиться от маски у него сейчас не было. Через минуту первая пара ремешков оказалась расстегнутой. Доминик опустил руку и какое-то время лежал, отдыхая. Потом поднял руку и принялся за вторую.

Когда со вторым замком было покончено, Доминик двинул рукой и, не раздумывая, сорвал маску с лица — рифленый шланг отлетел от кровати. Открыв рот, Доминик попытался вздохнуть, и… не смог этого сделать!

Какой-то миг он лежал, ошеломленный этим открытием. Рот его был открыт, но мышцы не двигались, и воздух не поступал ему в легкие. Доминик поднял руку и слегка надавил себе на грудь. Это ничего не дало. Он перевел руку и попытался нажать ниже. Опять ничего…

Секунды текли, а он лежал на кровати, словно выброшенная на берег форель, не способный вздохнуть,— все его попытки «запустить» легкие ничего не давали… Внезапно перед глазами появились круги — Доминик понял, что в крови заканчивается кислород. Он принялся энергичнее давить рукой в грудь, чувствуя, что начинается паника, однако мышцы словно застыли. С каждым мгновением круги становились темней, в ушах зазвенело, и Доминик с отчаянием понял, что сейчас он умрет. Он принялся извиваться всем телом, движения его руки стали жесткими, превратившись из толчков в сухие удары: он все бил себя в грудь, словно пытаясь запустить испорченный механизм, не обращая внимания на боль в ребрах и то, что он почти уже ничего не видит…

Он остановился только тогда, когда сквозь черную пелену разглядел потолок и услышал хрипы в собственном горле. Грудь его поднималась, но не равномерно, а большими рывками, словно замерзший на холоде двигатель, которому для того, чтобы прогреться, требуется время, однако легкие его уже работали и кислород поступал, в кровь. Через короткое время исчез шум в ушах, а за ним — и круги перед глазами.

Какое-то время Доминик лежал, хватая ртом воздух,— только теперь, когда все закончилось, настало время подумать, и он с поразительной ясностью осознал, что едва не погиб по собственной глупости: ведь то, что произошло минуту назад, не произойти не могло. Наверное, пролежал он под этим насосом не меньше полсуток. За это время мышцы груди привыкли к тому, что воздух в легкие поступает извне — они не разучились работать, но словно труженики, долго работавшие без перерыва, решили отдохнуть, пока за них работает кто-то другой,— поэтому-то, когда насос перестал качать кислород, они не смогли «включиться» в первый же миг, и это едва не стоило ему жизни.

Еще с минуту он лежал на кровати, чувствуя, как восстанавливается дыхание. В первое мгновение, после того как он смог дышать сам, ему показалось, что в воздухе палаты висит странный запах: это не был запах лекарств — скорее, обычного воздуха,— но после сладкого привкуса кислорода он показался ему горьковатым.

Наконец его дыхание полностью выровнялось, и Доминик решил, что в состоянии крикнуть сиделку. Набрав в легкие воздух, он вытолкнул его через горло, но его постигла новая неудача: голосовые связки, не пришедшие в норму, смогли произвести только беспомощный хрип. Доминик ощутил выступивший на висках пот и про себя чертыхнулся — он понял, что в ближайший час заговорить не удастся.

Пару минут он лежал неподвижно, чувствуя, что после попытки «запустить» легкие тело потеряло слишком много энергии, а сердце стучит в бешеном темпе, наконец, опять попробовал двинуть правой рукой. Сдвинуть с места он ее не сумел, однако почувствовал, как шевельнулись кончики пальцев,— это было хорошим знаком: как он и подумал в начале, онемение было вызвано наркозом. Самое большее через пару часов он сможет сжимать пальцы в кулак, решил Доминик и не раздумывая сорвал простыню с груди.

В следующий же миг он увидел свое тело: до пояса оно было обнажено, ноги — облачены в больничные брюки. Правую сторону груди закрывала «заплата», прикрепленная пластырем к телу, частью она захватывала плечо. Видимо, для надежности «заплата» была перевязана: два бинта уходили под мышки, третий поднимался к ключице. Наверное, такая же «заплата» была сделана на спине, решил Доминик, двинув телом и ощутив над лопаткой комок.

Стараясь действовать осторожно, он согнул йоги в коленях и передвинул их вправо. Ноги слушались хорошо, хотя небольшая слабость в них еще оставалась. Доминик взялся левой рукой за кровать и на мгновение замер — от того, удастся ли ему сесть, будут зависеть и его дальнейшие действия… Резко свесив ноги на пол, он сел, одновременно помогая себе левой рукой,— громоздкое туловище, словно нецентрированный манекен, качнулось вперед, а потом также резко — назад. На мгновение Доминик покачнулся, но в последний миг успел выставить руку и пришел в равновесие.

Какое-то время он сидел, слушая гулкие удары в груди. Расположенное перед ним окно расплывалось, словно он смотрел на него через хрустальный бокал, а окружающая стена мелко подрагивала. Слишком он слаб, подумал вдруг Доминик, слишком слаб для того, чтобы самостоятельно вставать и ходить. Но если он не встанет, то рискует пролежать здесь много часов и кто знает, чем все это закончится?.. Он снова прислушался к комнате: ни малейшего звука не доносилось из-за стены коридора и уличных окон. Прошло как минимум двадцать минут, как сознание вернулось к нему, но за все это время в палату никто не входил.