Алексей Атеев - Холодный человек

– Наверное, в ресторане… – сказала Вера.

– Это само собой. В каком?

– Не знаю даже… В каком-нибудь хорошем.

– В «Савое»!

Вера вспомнила о недавней гулянке в «Савое» с ныне покойным Сабуровым и отрицательно покачала головой.

– Ты права, – отозвалась мадам Величко. – Там зал не подходит. Маленький. Человек сто всего-то и влезет.

– А вы сколько гостей решили пригласить?

– Как минимум триста душ. А может, и пятьсот.

– Зачем столько?

– Разве не понятно? Престижно. Представляешь, триста рыл! Завтра по всему городу говорить будут. Мол, Велички-то… Дали так дали! Потом подарки. Прикинь, триста душ! От каждого хотя бы по сотне. Уже тридцать тысяч! А дарить будут никак не по сотне, а по тысчонке. Уж поверь мне. Вот застолье-то и окупится. Ну, почти окупится. Теперь потолкуем о транспорте. Машин должно быть много. Это само собой. А центральная… ну, та, в которой вы поместитесь, нужна крутая. Самая крутая, которую только можно сыскать. Мне кажется, подходит лимузин. «Линкольн», скажем… Длинный такой… Белый. Только белый! И ты вся в белом, как в пене… Афродита! Павлуша, конечно же, в смокинге. Атласные лацканы, сверкающая снежная сорочка, галстук-бабочка. Картинка! – Мадам Величко причмокнула. – Насчет платья для тебя я уже договорилась. Поедем в салон, выберешь, какое понравится. Брюлики я тебе выдам… Своих-то нет. Эх, вы – аристократия! Что еще? Стол. Это я сама… Все ж таки где гулять? А если за городом? В десяти километрах от Сорочинска есть вполне приличное заведение. «Чащоба» называется. Бывший пионерский лагерь. Конечно, нынче там все реконструировано. Главный корпус, он же парадный зал. В таком, знаешь, древнерусском стиле. Стены бревенчатые, на них разные железяки висят: мечи, щиты… картины тамошних времен. Полумрак при желании можно устроить. Жаровня на улице громадная. Можно хоть быка зажарить. И зажарим! Если и не быка, то пару свиней точно! Или баранов… Чучмеков призовем. Они все исполнят как следует. Прилегающая к «Чащобе» территория большая, к тому же огорожена. И лишних глаз не будет. Конечно, охрану придется нанять… Крепких ребяток, чтоб за порядком присматривали.

Чем больше Вера слушала весь этот, с ее точки зрения, маразм, тем больше ей хотелось вскочить, опрокинуть на голову мадам Величко стоявшую на столе вазочку с персиковым вареньем и бежать отсюда без оглядки. Вместо этого она спросила у будущей свекрови:

– А как мне вас называть?

– Меня-то? Можешь по имени-отчеству – Еленой Евгеньевной… А лучше мамой. Да, конечно, мамой! В самый раз будет.

Вера томилась. Она никак не предполагала, что процесс подготовки к бракосочетанию окажется столь мучительным. Сама свадьба казалась ей чем-то в высшей степени архаичным и нелепым. Угнетающе вульгарные в своей роскоши автомобили, украшенные разноцветными лентами и колокольчиками. Белые лебеди на капоте. Ужас!

Она надеялась: все будет значительно проще и современнее. Небольшое торжество человек на двадцать в каком-нибудь скромном заведении, потом свадебное путешествие… Куда? Да ей, собственно, все равно. Туда, где тепло. А тут… Но противиться она была не в силах. Словно громадный паук опутал ее невидимой, но упругой и плотной паутиной, вырваться из которой не представлялось возможным. Разумом Вера понимала: ей не место в этой квартире, в этой семье… Однако не могла ничего поделать с собой.

А день бракосочетания все приближался и приближался. Уже почти готово подвенечное платье, в котором Вера казалась себе огромным, бесформенным клоком пены, уже осмотрено и оценено со всех сторон место будущего празднества, закуплено невероятное количество продуктов и спиртных напитков.

Круговерть, в которой непрерывно находилась Вера, не давала ей сосредоточиться на личных переживаниях. Не до этого было. То нужно спешить на примерку, то выбирать туфельки, то осматривать автомобиль, в котором она будет раскатывать весь день свадьбы, и прикидывать, как лучше разместиться, чтобы, не дай бог, не помять подвенечный наряд.

Ее вдруг окружил сонм неизвестно откуда взявшихся подруг – сверхсовременнейших девиц, непрерывно куривших и бурно жестикулировавших по поводу и без повода. Девицы еще вчера были ей совершенно незнакомы, но ныне безо всякого стеснения называли ее либо Веркой либо Верунчиком и давали многочисленные и почти всегда бессмысленные советы. К примеру, одна из них, высокая, рыжеволосая, с лошадиными зубами, откликавшаяся на имя Марлен, твердила: от фаты нужно категорически отказаться, поскольку это не только не модно, но и вульгарно. Взамен нужна огромная, опять же белая, шляпа с мохнатым черным пауком (искусственным, конечно же), прикрепленным к тулье. Другая девица, прозывавшаяся Манюней, считала, что и в пенообразных платьях давным-давно никто не щеголяет. А нужно нечто легкое, как воздух, и совершенно прозрачное. И чтобы сквозь него все могли лицезреть роскошное парижское белье, непременно белое.

– На последнем биеннале в Венеции такой наряд продемонстрировал дом моды Живанши, – толковала Манюня. – И он произвел фурор.

Однако мадам Величко решительно отмела новомодные веяния.

– Одета невеста будет так, как считаю нужным я! – категорически заявила она. – Исподнее демонстрировать некому, да и незачем. В огромной шляпе она не влезет в лимузин…

Так, в бесконечных спорах и суете, проходили дни. Только поздно вечером, оказавшись в своей квартирке в одиночестве, Вера немного приходила в себя и могла перевести дух. Однако сил на размышления уже не хватало. Она валилась с ног от усталости. А посему тут же падала на кроватку и засыпала. Последнее время даже сновидения перестали посещать ее.

Баронесса больше не являлась, но Вера постоянно ощущала ее присутствие. Особенно чувствовалось оно в тот момент, когда Вера стояла перед зеркалом. Похоже, в прошлой жизни Амалия была большой модницей, и девушка, раньше невеликая охотница разглядывать себя, ныне часами могла не отходить от него. Иногда Вере чудилось: в зеркальном отражении мелькало нечто неуловимое, мгновенно возникавшее и тут же таявшее, видимое лишь ей одной. Глаз успевал зафиксировать девичий силуэт, который исчезал, так и не успев проявиться полностью.

И вот наконец настал день свадьбы.

Стояла середина ноября. Субботнее утро выдалось ясным и солнечным. Снежный покров еще не установился, но легкий морозец пощипывал щеки и уши. Воздух пах свежеразрезанным арбузом и вчерашними щами. На голых ветвях огромных тополей, росших в Верином дворе, словно в ожидании событий расселись встрепанные вороны, время от времени оглашавшие окрестности хриплым карканьем.

Квартирка на втором этаже была наполнена людьми. Тут присутствовали новоявленные подруги Марлен и Манюня, размалеванные и расфуфыренные; какие-то суетливые старухи с бегающими, шарящими по вещам взглядами, отрекомендовавшиеся свахами, а также немногочисленные сотрудники женского пола из Вериной газеты. Руководила свадебными мероприятиями тамада – немолодая толстая баба, размалеванная настолько ярко, что Вере казалось: перед ней переодетый мужчина, прячущий свой пол под гротесковым макияжем. Баба была протеже мадам Величко и поэтому вела себя по-хозяйски, указывая и распоряжаясь направо и налево. Кстати, именно мадам Величко настояла на соблюдении старинных, по ее мнению, обычаев, долженствующих придать мероприятию видимость исконно национального действа.