Алексей Атеев - Пригоршня тьмы

Шебалин и Бузыкин весь день проболтались по городу, пытаясь найти Машу или хотя бы ее следы. Но – безрезультатно. Девочка и ее похититель как в воду канули. В момент начала беспорядков следователи снова были в горотделе. Сперва от них равнодушно отмахивались, словно кто-то распорядился не оказывать им никакой помощи, а вскоре действительно стало не до них. Во дворе горотдела внезапно появился взъерошенный Крюков. Лицо его было в крови, китель распахнут, в руках он держал автомат. Потом из здания стали выбегать вооруженные милиционеры.

– Что происходит? – спросил Шебалин у одного из них.

Тот пожал плечами.

– Сам ничего не знаю, рассказывают, что толпа бандитов движется к центру, громя все на пути. Начальника видели? Еле, говорит, отбился. Их тысячи!

Сначала эта странная информация не произвела на Шебалина особого впечатления. У страха глаза велики. Хотя вид у Крюкова действительно был жуткий.

– Пойдем-ка за ними, – сказал он Бузыкину. – Интересно, что это у них тут происходит…

Тем временем возле здания городского совета собралась огромная толпа. Часть пришла из Шанхая, часть присоединилась по дороге. Но большинство подошло в последние часы, привлеченное слухами о каком-то мятеже. Люди толпились на площади, недоуменно спрашивая друг друга: что происходит. Еще больше смущал их вид оружия у нескольких юнцов, а также большое количество милиции, собравшееся на противоположной стороне площади. Никто ничего не понимал. Говорили, что на Шанхае сожгли чей-то дом и кого-то убили. Но почему сожгли и почему убили? Многие, так и не удовлетворив любопытство, хотели уйти, но почему-то не могли это сделать. Ноги, казалось, сами тянули их назад. Они переходили от одной группы к другой, слушали странные и страшные разговоры, ужасались, недоумевали и тем не менее оставались на площади.

Всеобщее внимание привлекла горбунья. У нее появились новые сторонники: какие-то мрачного вида тетки, размахивающие зонтиками, старики в потертых пиджаках и лоснящихся от ветхости брюках, странные молодые люди с поблескивающими истеричными глазами наркоманов. Все они выкрикивали какие-то лозунги и призывы, часто совершенно противоположные. Но подавляющая часть присутствовавших на площади не понимала, что же нужно делать и чего требовать?

Шебалин с Бузыкиным тоже переходили от группы к группе и тоже ничего не могли понять, однако напряжение, в котором находилась толпа, ощущалось очень явственно. Оно, казалось, рождалось зноем. Шебалин то и дело поглядывал на небо в надежде, что вот-вот разразится гроза и народ естественным образом разойдется. Но тучи, хоть и не рассеивались, долгожданного дождя не проливали.

– Расходитесь, расходитесь! – раздался неожиданно усиленный радиоустановкой голос.

Толпа подалась вперед.

Шебалин с Бузыкиным вместе с ней оказались перед линией милиции и людей в штатском, вооруженных дубинками и автоматами.

– Еще, чего доброго, начнут стрелять, – предположил Бузыкин, – уж больно они агрессивны. Я только одного не пойму: чего хотят все эти люди?

Шебалин недоуменно пожал плечами:

– Сие и для меня тайна. Видел, кое у кого есть автоматы? Видно, и впрямь кого-то из милиции разоружили.

– Сдайте оружие и расходитесь, – снова донесся из громкоговорителя знакомый голос.

– Да это же Крюков! – понял Шебалин.

Вопреки угрозам, а может, и под их влиянием, толпа не расходилась. Напротив, она, казалось, сплотилась, обрела некую цельность. Главным заводилой была по-прежнему Амалия. Всклокоченные седые волосы, растрепанная одежда, горящие неистовой ненавистью глаза делали ее похожей на фурию.

– Посмотрите! – кричала она в свой рупор. – Вот они – опричники продажной власти, ее цепные псы! Они готовы стрелять в народ! Так же, как когда-то расстреливали народ царские холуи. Чтобы удержать власть, они готовы пролить реки крови. Но это им не удастся! Вырвем оружие из рук своры! Повернем его против них. С Калинска начнется возрождение власти народа, а не кучки продажных негодяев и перерожденцев!

– Нужно выбираться отсюда, – тревожно сказал Шебалин, – а то ведь действительно может что-нибудь произойти. Мне кажется, ни та, ни другая сторона не понимают, что делают. Какое-то всеобщее ослепление.

Они начали протискиваться назад, однако это плохо удавалось. Создавалось впечатление, что их не хотели отпускать. Люди молча стояли плечом к плечу, словно спрессованные неведомой силой. Они не огрызались, не ругались, но были полны озлобленной тупости. Все, и мужчины, и женщины, вдруг стали на одно лицо.

С огромным трудом следователи все же просочились на относительно малолюдный участок площади. А народ все прибывал. Довольно значительное пространство перед Домом Советов представляло собой колышущееся людское море. Никто не расходился, как будто все чего-то ждали. Шебалин и сам ощутил некое томление, сладкое и одновременно тревожное. Опасность находилась рядом и тянула к себе как магнит. По-видимому, и Бузыкин испытывал нечто подобное. Он тяжело дышал, зрачки то расширялись, то сужались, что выдавало сильное волнение. Он неотрывно смотрел вперед на то место, откуда они только что с таким трудом вылезли, и, казалось, хотел вернуться туда.

– Что, Митя, пойдем в гостиницу? – осторожно спросил Шебалин.

– Подождите, Николай Ильич… Побудем еще немного. Ведь так интересно. Прямо как в историческом фильме о революции…

– А если начнут стрелять?

– Что вы! Такого быть не должно!

– Всякое может случиться. Если толпа побежит, то возможны весьма печальные последствия.

– Давайте все же подождем! – взмолился Бузыкин.

«А чего, собственно, подождем»? – подумал Шебалин, но склонился к тому, чтобы остаться.

Грозовые тучи опускались все ниже. В свинцовой их сердцевине засверкали молнии. Это были даже не молнии, а яркие сполохи. Грома не было. Стало совсем тяжело дышать. Казалось, толпа стоит на дне огромного сосуда, из которого постепенно откачивают воздух. Неожиданно налетел легкий ветерок, принесший запах гари. Но слабое его дуновение лишь усилило ощущение тревоги и гнетущей тяжести.

Никогда в жизни Шебалин не испытывал ничего подобного. Он как будто не волен был управлять своим телом. Разум настойчиво подсказывал: лучше уйти отсюда, но что-то мешало, не пускало…

И в этот миг Шебалин их увидел. Метрах в трех от него стояла девочка, в которой он узнал Машу Глиномесову. Рядом с ней, как бы заслоняя ее своим крупным телом, возвышался Проша. Странно, но возле них образовалось пустое пространство. Люди как бы обтекали эту пару. Словно их окружала какая-то прозрачная стена.